Всех помню… - [9]

Она спокойно лежала на кровати и сквозь прищур век следила, как он рассортировал ордена и медали, составил опись и, вынув из шкафа чистые льняные салфетки, завернул в них каждую кучку по отдельности. Лишь по нескольку наград из каждой оставил перед собой, брал в руки в какой-то одному ему известной очередности, разглядывал в раздумчивости и осторожно клал на место.

— Посмертно, — едва слышно произнес он.

— Что? — вздрогнув, переспросила шепотом Егоровна.

Молчание Ивана Семеновича, неподвижная тень его на стене придали произнесенным словам странную, таинственную тревожность. Иван Семенович промолчал, старательно что-то вывел на листке из ученической тетради и выпрямился.

— Пискунов! — вдруг громко сказал он. — Пискунов его фамилия! Командир полка подполковник Пискунов. И на него первого напишу. Не солдатское, наверное, это дело, но, может, один я живой свидетель… Кто ж еще о том расскажет?.. Штаб окружен, людей горстка — полвзвода комендантского да три-четыре офицера. Знамя надо спасать, карты, документы. Подполковник Пискунов отряжает младшего лейтенанта Сенюшкина, говорит: «Спасай, надеюсь на тебя! А мы их пока задержим…» Да ты спишь, что ли?

— Слушаю тебя, слушаю, — тихо отозвалась Егоровна.

Иван Семенович долго молчал.

— …Так вот, значит, когда Виктор-то наш, майор-то наш, был в отпуске дома, я его и спросил: на кого роту оставил? А он: на лейтенанта, мол, Сенюшкина. И все о нем одно только хорошее: Сенюшкин да Сенюшкин, парень что надо, отец его в войну Знамя полка спас! Тут-то, понимаешь, память моя и дала проталину: «Сенюшкин?.. Да это, может, сын того самого Сенюшкина!» Вон когда случилось. А я тебе не говорил, боялся памяти своей поверить. Дала проталину, а уж после нарисовала картину, как все произошло, и на первом плане подполковника Пискунова… Вот встает он в рост — как живого, вижу… И мы солдаты, за ним — в контратаку… А вот падает, раненный, а сам все кулаком по земле бьет: «Ни шагу назад!..» Орденом бы его посмертно наградить, первого из наших. Как думаешь, наградят?

Егоровна тихо поднялась, покивала головой.

— Я так и напишу: сам видел его геройство и достоин, мол, он ордена или медали «За отвагу» — нету медали главнее этой… А там уж пусть решают.

— А… ордена-то откуда, Ваня? — робко спросила Егоровна.

— Ордена?.. — задумался, вроде погрустнел Иван Семенович, потом негромко сказал: — Их ведь нам, то есть полку нашему, и соседям вручать собирались — там же, на передовой… Ордена уж привез капитан — боевой такой и веселый, двое солдат при нем было. Генерала ждали с часу на час, да, видно, война его где-то задержала. Фашисты наступление начали — страшной силой на полк навалились… отрезали… Вот и остались ордена в штабном блиндаже, где мы последний бой вели… Приказал мне подполковник Пискунов зарыть их в ящичке, в углу блиндажа, чтоб врагу в поганые руки не попали… А ведь был он представлен к ордену-то, наш командир, точно, был!.. Значит, его законный орден тут… Не успели вручить…

Он вывел на чистом листке:

«Рассказываю о геройском поведении подполковника Пискунова…».

Потом снял очки и потер глаза.

— А дальше я что могу сказать? Убило командира полка, командование принял начальник штаба майор Круглов. Но и его тоже… пуля не пощадила.

— Я встану, — сказала Егоровна.

— Встань, мать, встань…

Она подошла и погладила его седину.

— Так как же насчет майора Круглова? — дрогнувшим голосом спросил он.

— Тебе лучше знать.

— И он был геройский человек, — и Иван Семенович взялся за другой чистый лист…

— Сенюшкина не забудь…

— Правильно. А ну, как он самый и есть взаправду? Значит, имеет награду за спасение Знамени. Да я бы ему, если можно, от себя лично еще дал за то, что память мою оттаял. Кабы не он, кабы не сын его, может, доселе молчала бы, — постучал по лбу Иван Семенович. — А тут, как его фамилию вспомнил, — все, одно за другим, пришло. Даже номер полка. У меня и номер вышибло, это уж в госпитале меня приписали к какой-то части.

— Ты вот все о командирах хлопочешь, а сам-то был кто?

— Солдат… Иной раз солдат своего командира лучше других знает. Всех помню и горжусь ими… Вот еще замполит Стрельников и два капитана были — тоже люди геройские. Особенно тот веселый, что ордена привез. И о них напишу, и о солдатах, которых в бою видел. Тут много наград — им они и предназначались. Может, где-то и представления лежат, и указы. Разберутся. А сообщение мое все равно не помешает.

Он погладил узелок.

— «Юнкерс» не меньше полутонки тогда на блиндаж свалил… А как я находился рядом при пулемете, меня взрывной волной и шибануло. Наверное, как мертвец, бездыханный лежал, потому немцы интереса не проявили. Отогнали их наши, и какая-то санчасть подобрала меня. Документов нет — уничтожили мы их, когда уж ясно стало, что не вырваться нам из кольца. И сам ничего не помню, и слова сказать не могу — чурка с глазами, да и только. По госпиталям возили. Видят, от памяти одни дребезги, только и нацарапал на бумажке, что из Москвы и слесарь. Как уж тебя разыскал?.. Остальное знаешь: кого прежде знакомого встречу — признаю, и только… Ну, да мне еще о многих писать, ты ляг, спи…