Всегда в продаже - [13]
ПРИНЦКЕР. Профессор, к столу!
Аброскин садится к столу, не спуская глаз с Кисточкина. Кисточкин, нежно ему улыбаясь, встает из-за стола и открывает дверь в свою комнату, где по-прежнему сидит с гитарой Треугольников.
КИСТОЧКИН (весело врываясь). Петька! Бон суар! Меланхолим? Бабы нет? Это мы сейчас наладим! (Валится на тахту и срывает трубку телефона.)
Войдя в комнату, он не закрыл дверь, и сейчас из-за стола Принцкеров в его комнату напряженно глядит Аброскин.
ТРЕУГОЛЬНИКОВ. У меня весь день такое ощущенье, как будто я здесь под стеклянным колпаком и кто-то наблюдает.
КИСТОЧКИН (вешает трубку). Занято. Не умничай, Петр! Нужна баба, так сразу и скажи. За мной ведь должок еще с тех пор. Помнишь рижаночку?
ТРЕУГОЛЬНИКОВ (сжимает кулаки, тихо). Помню, сволочь… (Бегает взад и вперед по комнате.) Слушай, Женька, мы собирались поговорить с тобой о серьезных вопросах…
КИСТОЧКИН. Давай лучше о бабах поболтаем. Кстати, ты на Севере наконец научился с ними работать? (Включает музыку, пританцовывает.)
ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Мне кажется, что ты перебираешь со своей надмирной ролью? Нет?
КИСТОЧКИН (танцует). Какая там роль? Я просто вышел за проволоку. Все это общество – загон для животных. Все эти кодексы, нравы…
ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Есть все-таки извечные ценности – любовь, честь, милосердие…
КИСТОЧКИН (танцует). Вот это как раз главная зараза. Извечные ценности. Какой вздор, какие условности! Цепляться за эти жалкие фетиши, дрочить на извечные ценности в те дни, когда повсеместно (орет) повсеместно!!! установлена призрачность нашего мира. (Престраннейшая веселость, игривость, носится no комнате, делая похабные жесты.) Неопознанные летающие предметы… Ты что молчишь?…
ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Внимательно слушаю.
Во время этого разговора вошел Аброскин, но не был замечен. Он стоит в дверях и слушает.
КИСТОЧКИН (смеется в лицо Треугольникову). Думаешь, проговорюсь?
ТРЕУГОЛЬНИКОВ (выключает радиолу). Куда ты собираешься?
КИСТОЧКИН (завязывая галстук). На пистон.
ТРЕУГОЛЬНИКОВ. К Светлане?
КИСТОЧКИН. Ага Правда, ничего девка? Очень долго ломалась.
ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Послушай, Женька, мы ведь с тобой были товарищами. Я, кажется, влюбился в нее…
КИСТОЧКИН. Вздор!
ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Не ходи к ней. Лучше я пойду. Она хорошая.
КИСТОЧКИН. Нравится мне эта таежная непосредственность!
ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Ты не пойдешь к ней!
КИСТОЧКИН, Что-о?
ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Тогда подеремся!
КИСТОЧКИН. Что-о?
АБРОСКИН. Скоты! Кобели! (Вскрикнув, хватается за грудь и оседает, приваливаясь к стене.)
Вскакивает семейство Принцкеров.
КРИКИ. Боже мой!
Что с вами?
Ужас!
На помощь!
Сцена заполняется сбежавшимися на крик жильцами. Здесь все наши знакомые. Кисточкин и Треугольников вбегают в столовую Принцкеров.
ГОЛОСА. Осторожно!
Это сердце.
Поднимите профессора!
Звоните в «Скорую»!
Кисточкин, Треугольников и Футболист поднимают Аброскина и переносят его на диван. На сцене невообразимая суета. Кто-то звонит, все бегают, кто-то несет холодное полотенце, какие-то капли.
ТРЕУГОЛЬНИКОВ (громко). Спокойно! Нужна тишина!
Аброскин стонет.
ОЛЯ (от телефона). Сейчас приедут! Выехали!
БАБУШКА. Молодые люди, идите встречайте «скорую помощь»!
Треугольников и Игорь убегают. Наступает тишина. Все смотрят на Аброскина. Кисточкин смотрит на часы. Подходит к дивану, садится в ногах Аброскина, осторожно щупает его пульс.
КИСТОЧКИН (шепчет). Раз, два, три… Так, так… Ничего, ничего… Ритмичный, веселенький, как часики… Все будет хорошо, профессор!
АБРОСКИН (очень тихо). Светлана…
ГОЛОСА. А где Светлана?
Боже мой, где же Светлана?
КИСТОЧКИН (встает, прохаживается по комнате, смотрит на часы). Ничего, ничего, все будет в порядке. Мне надо идти, у меня сейчас ночное совещание. Я позвоню. Если нужно будет что-нибудь импортное, я достану. Я пошел.
ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
На сцене в глубине комнаты в квартире Аброскина. Там на диване лежит Аброскин, рядом в кресле сидит Треугольников. Ближе к просцениуму декорации студии Буркалло. Там появляются Светлана и Кисточкин.
СВЕТЛАНА (огляделась и присвистнула). Чье это логово? Студия?
КИСТОЧКИН (вынимает из сумки коньяк, что-то еще, расставляет все это на низком столике). Да, студия одного дундука.
СВЕТЛАНА. Дай закурить. Который час?
КИСТОЧКИН (усмехается). Не все ли тебе равно, который час? Бога нет.
СВЕТЛАНА (закуривает). Остроумно. Ах, Кисточкин, милый мой Кисточкин!
КИСТОЧКИН. Итак, прошу – коньяк, лимон, немного шо-ко-ла-да…
СВЕТЛАНА (осматривается). Интересные работы. Парень не без способностей.
КИСТОЧКИН. Все это муть.
СВЕТЛАНА. Я думала, ты любишь авангард.
КИСТОЧКИН. Устарел твой авангард.
СВЕТЛАНА. Возврат к традициям?
КИСТОЧКИН. Сгнили ваши традиции.
СВЕТЛАНА. Здорово говоришь!
КИСТОЧКИН. Хватит болтать. Иди поближе. (Они целуются.)
СВЕТЛАНА. Женщина может попросить?
КИСТОЧКИН. Что хочет женщина?
СВЕТЛАНА. Женщина хочет музыки.
КИСТОЧКИН. Это законно. (Включает магнитофон.)
В глубине сцены возле лестницы появляется Игорь, тихо играет на трубе.
КИСТОЧКИН. Подходящий блюз. Романтический и слегка обреченный. Прощанье с невинностью. По делу.
СВЕТЛАНА. Как хорошо звучит труба. Я тебя люблю, кажется. Я никогда раньше такого не испытывала. Ты для меня идеал мужчины. Грубый, решительный и нежный.
Это повесть о молодых коллегах — врачах, ищущих свое место в жизни и находящих его, повесть о молодом поколении, о его мыслях, чувствах, любви. Их трое — три разных человека, три разных характера: резкий, мрачный, иногда напускающий на себя скептицизм Алексей Максимов, весельчак, любимец девушек, гитарист Владислав Карпов и немного смешной, порывистый, вежливый, очень прямой и искренний Александр Зеленин. И вместе с тем в них столько общего, типического: огромная энергия и жизнелюбие, влюбленность в свою профессию, в солнце, спорт.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Врач по образованию, «антисоветчик» по духу и самый яркий новатор в русской прозе XX века, Аксенов уже в самом начале своего пути наметил темы и проблемы, которые будут волновать его и в период зрелого творчества.Первые повести Аксенова положили начало так называемой «молодежной прозе» СССР. Именно тогда впервые появилось выражение «шестидесятники», которое стало обозначением целого поколения и эпохи.Проблема конформизма и лояльности режиму, готовность ради дружбы поступиться принципами и служебными перспективами – все это будет в прозе Аксенова и годы спустя.
Блистательная, искрометная, ни на что не похожая, проза Василия Аксенова ворвалась в нашу жизнь шестидесятых годов (прошлого уже века!) как порыв свежего ветра. Номера «Юности», где печатались «Коллеги», «Звездный билет», «Апельсины из Марокко», зачитывались до дыр. Его молодые герои, «звездные мальчики», веселые, романтичные, пытались жить свободно, общались на своем языке, сленге, как говорили тогда, стебе, как бы мы сказали теперь. Вот тогда и создавался «фирменный» аксеновский стиль, сделавший писателя знаменитым.
В романе Василия Аксенова "Ожог" автор бесстрашно и смешно рассказывает о современниках, пугающе - о сталинских лагерях, откровенно - о любви, честно - о высокопоставленных мерзавцах, романтично - о молодости и о себе и, как всегда, пронзительно - о судьбе России. Действие романа Аксенова "Ожог" разворачивается в Москве, Ленинграде, Крыму и "столице Колымского края" Магадане, по-настоящему "обжигает" мрачной фантасмагорией реалий. "Ожог" вырвался из души Аксенова как крик, как выдох. Невероятный, немыслимо высокий градус свободы - настоящая обжигающая проза.
Страшные годы в истории Советского государства, с начала двадцатых до начала пятидесятых, захватив борьбу с троцкизмом и коллективизацию, лагеря и войну с фашизмом, а также послевоенные репрессии, - достоверно и пронизывающе воплотил Василий Аксенов в трилогии "Московская сага". Вместе со страной три поколения российских интеллигентов семьи Градовых проходят все круги этого ада сталинской эпохи.