Все возможное счастье - [113]

На соединение с Джангильдиным Амангельды вывел свой отряд в полной боевой готовности. Он точно рассчитал место встречи и построил бойцов по эскадронам, как положено в регулярной армии. На правом фланге с красным полотнищем стоял знаменосец Серикпай.

День выдался солнечный, безоблачный, и встреча получилась торжественной.

Амангельды по всей форме доложил чрезвычайному комиссару о состоянии отряда и о готовности штурмовать Тургай.

Они обнялись, расцеловались.

…Тургай взяли без боя. Те, кто чувствовал себя особо виноватым перед большевиками, бежали из города, остальные сдались и полностью признали Советскую власть.

Токарев приехал в Тургай нежданно. Обстановка внезапно начала осложняться, и он, как областной военком, считал необходимым лично проверить боевую готовность. Он остался доволен тем, что увидел. Отряд Иманова был хорошо вооружен, фуража и продовольствия хватало. Целый день ушел на ознакомление с командным составом, на проверку военных знаний, на беседы с рядовыми бойцами, а вечером Токарев остался наедине с Амангельды.

— Недавно я телеграфировал Ленину о нашей полной победе, но обстановка меняется каждодневно. Колчак со дня на день может выйти к Волге, все его газеты пишут, что на пасху адмирал будет в Москве. Вы понимаете, что это означает для нас с вами?

Токарев посмотрел на батыра. Тот пожал плечами.

— У Колчака гнилой тыл, — сказал Амангельды.

— Я говорю о наших конкретных задачах.

— Не понимаю вас, Николай Васильевич.

Токарев показал па карту, разостланную па столе:

— Представьте себе, что все это в данный момент так же или еще более внимательно разглядывают наши враги, наши неверные союзники, двурушники. Они знают, что фронт Пятой армии прорван, Дутов с уральскими белоказаками мертвой хваткой вцепился в железную дорогу от Актюбинска до Оренбурга, Туркестан вновь отрезан…

Приказ о выступлении в помощь войскам Актюбинского фронта Амангельды получил еще раньше, для его проверки и приехал Николай Васильевич, в чем же дело? Видимо, Токарев хочет сказать, что именно теперь возможно предательство со стороны Алаш-орды.

— Не думаю, чтобы алаши вновь решились на измену. Они же поклялись, некоторые даже на Коране. Кроме того, Николай Васильевич, они не идиоты, чтобы верить Колчаку, а Колчак не дурак, чтобы поверить им.

Токарев согласился с тем, что алаш-ординцы должны все это понимать, но ведь у каждого нынче своя логика, свой ход мыслей, и надо быть начеку.

Молодая жена батыра Балым приготовила им ужин, поставила на стол бутылку мутного местного самогона, но пить они не стали. Говорили о прошлом, вспоминали довоенный сонный и сытый Тургай, местных знаменитостей и давние происшествия. Николай Васильевич сказал, что они с Варварой Григорьевной часто скучают о прошлом, это, по-видимому, от возраста, от усталости.

Потом разговор опять вернулся к положению на фронтах. Токарев рассказал о Первом конгрессе Коминтерна, говорили они и о мировой революции, которая, несомненно, произойдет в самое ближайшее время. В этом свете возможность предательских действий со стороны Алаш-орды казалась вовсе невероятной. Амангельды подробно изложил свои соображения на этот счет, Николай Васильевич возражал не очень настойчиво. Он только привел какое-то древнее изречение, которое тогда им обоим показалось шуткой:

— Если ты огорчен ничтожностью причин, приводящих тебя к гибели, подумай лучше о том, что причины, приведшие к твоему рождению, были еще более ничтожны.

— У нас говорят: один джут делает бая нищим, одна пуля делает из героя покойника. Так что случайности не исключены, тут спорить нечего, — сказал Амангельды.

…Спать они легли рано, потому что с рассветом Токарев уезжал.

Телеграф работал только в Иргизе, оттуда Джангильдин и отправил телеграмму в Москву Ленину:

«Первым советским киргизским добровольческим отрядом, сформированным мной в Кустанае, после двадцатидневного передвижения по степи 5 сего декабря занят город Тургай. О дальнейших производимых операциях буду телеграфно сообщать».

Глава двадцать третья

В Тургае свистала декабрьская пурга. Она встретила Джангильдина в ста верстах от города и не утихала неделю. Казалось, что злые силы нарочно стараются замести все дороги, скрыть следы отступавших колчаковцев и кровь, пролитую ими за месяцы господства.

Штаб Джангильдина расположился в помещении бывшего уездного правления. Красноармейцы первым делом растопили выстывшие печи; они гудели и выли от ветра, который дул ровно и сильно. Не верилось, что целый год прошел с такого же тургайского вечера, когда в этом же доме, в этом же кабинете, они с Токаревым принимали Иманова в партию большевиков. Когда все разошлись, Амангельды спросил друга: «Это ничего, что у меня такая молодая жена? Скажут, как у бая…»

Всего полгода тургайский военком Амангельды Иманов состоял членом партии большевиков, с декабря восемнадцатого по май девятнадцатого, по день своей смерти. Он погиб, потому что был коммунистом. Алиби помнил, что первый раз заговорил с батыром о вступлении в партию во время Тургайского областного съезда Советов рабочих, солдатских, крестьянских и казахских депутатов. Батыр сказал, что подумает. Потом белый атаман Дутов напал на Оренбург, и Амангельды со своим отрядом сражался бок о бок с большевистской дружиной, но и тогда не торопился решать вопрос о своей партийной принадлежности. Джангильдин понимал, что едва ли не основным в сомнениях батыра было требование партийной дисциплины. Поэтому он не настаивал, не торопил.