Все свободны! - [17]

Семья, вернее, жена его Лена никак не реагировала на эти милые забавы, да он и сам на них, в общем, не реагировал. Лена, казалось, даже одобряла всякие мелкие шалости (кстати, он никогда не задумывался почему). Он знал, что и у нее случались увлечения, но это почему-то тоже никогда не доставляло беспокойств. Они жили хорошо и дружно, любили и ценили друг друга и теплые отношения, которые строились всю их совместную жизнь. Так она и катилась эта жизнь — в комфортных рамках семейного быта.

Скворцова вовсе не беспокоили соображения о всеобщей или частной загубленной жизни и утраченной душе, у него была масса других занятий. Но откуда взялась эта дурацкая идея знакомства с Суховым? Он и сам не очень понимал. Неужели именно книжки сбили в голове какую-то резьбу? И в образовавшуюся дырку хлынул воздух, щемливый воздух простоты и свободы. Он раздувал изнутри голову, которая, как воздушный шарик, легко наполнялась всей этой бредятиной. Зачем-то хотелось увидеть Сухова, узнать, как он живет — так ли, как пишет, и можно ли так, и как можно, если не так. (Впрочем, не так — уже было его собственной жизнью, и он знал, как это.) И как все-таки правильно. Тьфу-тьфу — еще об этом думать.

Долгожданная встреча с Суховым — и совершенно незаметно для окружающих все уже летело в тартарары. Откуда-то сама собой явилась мысль позвать в Кремль эту суховскую Васю, в общем-то, милую и симпатичную, но тоже вполне бессмысленную и непонятно откуда явившуюся к нему и зачем. И не суховская она вовсе, а самоотдельная, но как раз из другой, не его жизни. А шарик на его плечах тем временем гудел и вибрировал. Лопнул он во время игры с Васей в брудершафт. И когда Скворцов выходил из-за колонны, он услышал этот звон, и разноцветные искорки разлетелись по всему залу и поскакали по кремлевским уголкам — золотой лепнине, хрустальным люстрам, белым скатертям, бриллиантам, парадным маршальским звездам, сверкая и звеня. «Вот как, оказывается, сыплются искры из глаз». Юрий Николаевич уже двигался, как в разряженном горном воздухе, когда с непривычки даже трудно дышать, а движения замедляются. И мозг радужно тормозил, не узнавая своих собственных решений.

Скворцов прекрасно помнил, как они договорились с Семен Семенычем и Игнат Петровичем после кремлевской елки прокатиться куда-нибудь дальше — пообщаться. Но почему-то к своим машинам, которых на стоянке был целый автопарк, не пошел. Дальше началась настоящая клиника. Зачем-то они с Васей — в общем, в трезвой памяти — спрятались от всех за джипами, потом выбежали в какой-то проулок, полезли через какой-то сугроб, где теперь навсегда остались Васины туфли. Вероятно, поэтому (хотелось для себя хотя бы формальных объяснений), схватив ее, босоногую, на руки и закинув на плечо, он принялся ловить такси. Уже в машине Скворцов жутко ругался с охраной по телефону, сначала послал, а потом уволил ее начальника, который, однако, лихо организовал этот чудесный домик и направил таксиста по нужному адресу. У высокой ограды, на которой было интригующе начертано «Сказка», их уже встречал ключник — рослый малый в свитере и меховой шапке набекрень. В руках он держал пару маленьких валенок и деньги, которыми надо было расплатиться с водителем. Интересно, что у Юрия Николаевича наличных денег с собой не было ни копья. (На скворцовскую службу безопасности все-таки можно положиться: в таких необычных случаях она принимала необычные решениях. Так приучил всех сам Скворцов.) В домике выпили настоящий брудершафт…

И сейчас, пока все эти ясные образы проплывали в скворцовской заторможенной голове, искорки по-прежнему плавали перед глазами. Ими была наполнена уже и эта комната, они летали от стенки к стенке, собираясь в какие-то пучки, клубки или стаи, развиваемые движениями Васи, ходившей по гостиной и что-то ставящей на стол. Более того, они перли и из самой Васи и ее веселых глаз. Все вокруг звенело.

Юрий Николаевич живо представил себе свой кабинет, наполненный этим дурацким фейерверком, а также головы членов совета директоров, над которыми эти искорки роятся. Картина была завораживающей. Он улыбнулся.

— Ты о чем? — спросила Вася.

— Пытаюсь вспомнить, как мы сюда попали.

— И что скажешь? — Она старалась не показывать лишнего любопытства.

— Аван-туризм.

Стало окончательно понятно, что их ведет какая-то одинаковая дурь.

— А почему у тебя телефон не звонит?

— Он звонит только, когда я этого хочу. Да и все остальное делается только по моему желанию.

«Да, — заключила Вася, — если не захочешь, мало не покажется».

— А ты домой позвонил, кстати? — На удивление, мысль о его семье далась ей легко.

— Моя семья не должна тебя беспокоить. Никогда. И ты ее тоже.

Вася все поняла. Семья ее почему-то и не беспокоила. Она доставала чистые бокалы, тарелки, сухой паек из холодильника, там же обнаружился и макси-бар.

Юра вышел на крыльцо. «Семье пошел звонить», — совсем не зло отметила Вася, зажгла свечи и выключила свет.

Снег затих, и теперь над головой возникли звезды, а вокруг появились новые звуки — все скрипело и шуршало: снег, веточки, засохшие на них листочки. Пробежала собака и тоже заскрипела замерзшей дорожкой. «А весной еще услышишь, как почки распускаются. А летом — радостно, как комары жужжат. Так еще и в человека превратишься». — Он зачерпнул снега, тихонько проник в темный домик, подкрался к Васе сзади и вывалил на нее этот сугроб… Она не дрогнула, только все сыпало и сыпало перед глазами — не зря же говорят: «снег на голову».