Все, способные дышать дыхание - [107]

– Ты зверяка-дуряка, – говорит Михаэль Артельман, осторожно ведя пальцем от попы Евлампия к голове, от чего тонкие шерстинки встают тусклым наэлектризованным гребнем. – Ты свиняка-мохняка, да? Ты зверяка-дуряка, ты зверяка-нежняка… Вот заберу я его у вас, – говорит Михаэль Артельман гадальщику, – что вы будете делать?

–  Мой Евлампий дорог вам?

я за тысячу отдам, —

холодно сообщает гадальщик.

–  Забирайте, уходите,

только фокусов не ждите:

наш Евлампий, мать его,

не умеет ничего.

Михаэль Артельман прижимает Евлампия к щеке; крошечный хохочущий Яся бежит по коридору; Юлик – еще младенец, еще до всего – упирается пяткой в щеку Михаэля Артельмана, и тот поражается, что человеческая кожа может быть такой невыразимо нежной, как у сына на пяточках; колышется в мягком вечернем свете безволосая пухлая грудь Ильи; думать об этих вещах абсолютно бессмысленно, а главное – вредно. Буквально два дня назад в одном из тредов «Резонера» был страшный срач насчет всего этого – одни обвиняли других в том, что недостаточно горюют, беспокоятся и страдают, другие, идиоты эдакие, пытались что-то объяснить; у большинства представителей первой категории в Израиле была от силы седьмая вода на киселе, но дрррррама же! Как же упустить повод для дрррррамы. Михаэль Артельман, умный человек, смолчал, конечно, разговаривать там было не с кем, но позиция его была ему самому совершенно ясна. Гадальщик пытается перехватить руки Михаэля Артельмана, но мешает напузная коробка. Ловким коротким движением остроносого сапога Михаэль Артельман бьет гадальщика в середину голени, и пока тот воет, скрючившись и рассыпая по асфальту внутренности картонного домика, Михаэль Артельман идет к метро, осторожно поглаживая спинку Евлампия в кармане куртки.

101. Афазия – это…

…полная утрата способности понимать чужую речь или пользоваться словами и фразами для выражения своих мыслей. А есть ли у афазии другие симптомы, очень интересные симптомы – например, полная утрата способности смотреть директору караванки «Далет» Йоаву Хараму в глаза? Или, скажем, полная утрата способности отходить в сторону, когда директор караванки «Далет» Йоав Харам идет прямо на тебя – так, что ему приходится буквально обходить каждого встречного, чтобы не столкнуться с ним нос к носу? Или, скажем, полная утрата способности отвечать Йоаву Хараму на вопрос «Что происходит?» – сначала растерянный, потом раздраженный, потом испуганный? «Что происходит?» – спрашивает Йоав Харам у солдат на КПП: он вернулся в свой лагерь вымотанным, совершенно вымотанным, с черным грузом на сердце, с ужасным и нелепым страхом, что вот он пойдет по лагерю – а они все еще лежат, и по их острым мордочкам ползают мухи; да нет, их, конечно, убрали, не могли не убрать за сутки, но все равно – ему бы сейчас доброе слово, ему бы пару хороших солдатских шуточек; но девочки и мальчики с автоматами пропускают Йоава Харама совершенно молча и отворачиваются от него, занятые собственным разговором. «Что происходит?» – спрашивает Йоав Харам через минуту или две у идущего ему прямо навстречу старшего врача Флорина Попеску, но тот продолжает идти прямо на Йоава Харама, спокойно глядя перед собой, мерно переставляя ходунки, и Йоав Харам отпрыгивает в сторону, как заяц. «Что происходит?» – спрашивает Йоав Харам у одного, и другого, и третьего – спрашивает, пересилив себя, у шарпея Нурбека и у лис Ширли и Лалы. «Что происходит?» – спрашивает Йоав Харам, не замечая, что перешел на бег; он говорит, что шутка затянулась, что этот розыгрыш не смешной, что у него к такому-то и такому-то встречному и поперечному срочный разговор по делу, что он примет административные меры, что это хара[169], пусть все прекратят эту хару. На секунду его посещает мысль, что он умер и его призрак никому не виден, и Йоав Харам трясущимися руками ломает ветки олеандра – убедиться, что они ломаются.

Но нет, Йоав Харам не умер – просто никто не разговаривает с Йоавом Харамом.

102. Почти прозрачный

Это снова я, покойный нарратор первой главы. Я просто хотел рассказать одну историю, все это время она крутится у меня в голове, не знаю почему. Это было на той квартире, где мы с Анни жили после переезда от родителей, там была крошечная кухня, заткнутая в какой-то угол, буквально раковина плюс две конфорки. Я пошел ставить бульон и вдруг увидел в раковине крошечного геккона. Он был почти розовый, почти прозрачный. Я стал выдирать из кармана застрявший телефон, я думал, геккон убежит, но он, наверное, так испугался меня, что только сидел и смотрел. Я снял его вертикально, но на металлической поверхности раковины его почти не было видно. Тогда я повернул телефон, чтобы сбоку появилась шкала освещения, стал водить пальцем по этой шкале – и вдруг уронил телефон прямо в раковину. Сам не знаю, как это произошло. Я схватил телефон, но геккончик был уже мертв, у него сломалась спина и оторвалась лапа. Мне пришлось вынести его во двор и положить на траву, я поддел его для этого одноразовым стаканом. Понятия не имею, зачем я это рассказываю, просто все это время у меня оно крутилось в голове, я все думал про это и думал.