Все случилось на Джеллико-роуд - [43]

– А с чего ты взяла, что мы теперь не дружим?

– Это видно.

Я слышу, как она зевает.

– Враждовать с ним веселее, – признается она. Повисает молчание, и я жду, что она еще что-нибудь скажет, но пауза затягивается надолго.

– Мой отец… – начинаю я, вдруг осознав, что никогда не произносила эти слова вслух. – Если я похожа на того парня с фотографии, а он пропал…

Раффи поворачивается ко мне. В темноте не видно, но я чувствую, что она смотрит на меня.

– Не слушай Сантанджело. Однажды он убедил девочку, с которой встречался, что она вылитая Камерон Диас. Клянусь тебе, мой отец больше похож на Камерон Диас, чем она.

Я потуже заворачиваюсь в ночнушку. Плотный хлопок обнимает меня, потому что мысль об отце приносит мне утешение.

В одиннадцать утра мы все еще сидим в ночнушках. Отец семейства готовит нам завтрак. Звенит звонок, и мама Раффи кричит:

– Открыто!

Невероятно. Эти люди готовы впустить в дом любого, не спросив даже, кто это.

Входят Сантанджело и Григгс, и мы с Раффи переглядываемся, слегка убитые стыдом. Ребята удивлены, что я здесь, но мама Раффи тут же кидается целовать Сантанджело с таким энтузиазмом, будто в дом вошел сам Иисус Христос.

– А это Гри… Джона, – представляет спутника Сантанджело, стараясь, чтобы это прозвучало естественно.

Джона Григгс пожимает руки родителям Раффи, как будто они военные. Как обычно, он одет в повседневную форму и всегда отводит взгляд, стоит кому-то посмотреть ему в глаза. Мама Раффи заставляет их присесть, так что им представляется возможность как следует рассмотреть нас в ночнушках. Мне кажется, я так не стеснялась, когда Григгс забрался в мою комнату и застал меня в трусах и майке.

Я вижу, как мама Раффи встает за ее стулом, собирая длинные волосы дочери в подобие хвоста, и ее лицо светится от гордости. Она будто говорит: «Вы только посмотрите, какая у меня красивая девочка!» На глазах выступают слезы, и я быстро стираю их, но, как всегда, Джона Григгс смотрит на меня, и я хочу превратиться в лужицу на полу, прикрытую ночнушкой. Не то чтобы я скучала по своей матери. Скорее, по идеальному представлению о матери.

– Мы тут просто катались… на машине Джоны и подумали, не заехать ли за Раффи, а потом за Тейлор в школу, но теперь ясно, что она тоже здесь.

– Какая жалость. Мы уже запланировали поход по магазинам, – говорит мама Раффи.

– Да, жаль, – присоединяется Раффи. – Мы проводим вас до двери, ребята, – добавляет она, поднимаясь.

– Раффи, они, может, хотят позавтракать.

Мальчики, перебивая друг друга, принимаются уверять нас, что они уже поели. Я выхожу вместе с Григгсом, а родители Раффи минут двадцать прощаются с Сантанджело.

– Что это на тебе надето? – спрашивает Григгс, пока мы ждем остальных.

– Уродство, да? – вздыхаю я.

– Не заставляй меня на это смотреть, – говорит он. – Ткань почти прозрачная.

На пару секунд разговор обрывается.

– Странно, что ты продолжаешь тусить с Сантанджело, – замечаю я, пока молчание не стало еще более неловким.

Гораздо проще видеть в нем противника в территориальных войнах, чем вот это все.

– «Странно»? Это еще очень мягко сказано. Мои войска в походе с ночевкой в сотне километров отсюда. Мне пришлось ночевать у Сантанджело в этой женской колонии для малолетних. Их там штук сто, в том числе и маленькая надоедливая зараза из твоих подопечных. У меня есть брат, и со мной живут четыреста ребят. Девчонки младше четырнадцати – это самые жуткие создания на свете. Они все носятся по дому в нижнем белье. А потом приходят бабуля Фэй и бабушка Катерина, и мне приходится везти их в «Бинго» на якобы моей машине, после чего они заставляют нас остаться с ними, и нам приходится называть им числа, и еще у них есть свой особый сленг, типа «палец дернулся», «стой и беги», «две толстушки», «щелк-щелк»… И вообще, ты знала, что Сантанджело помесь темнокожей и итальянца? Знаешь, сколько у него родственников? Так вот, мы познакомились со всеми, и они завалили меня вопросами, а я не привык особенно много разговаривать с теми, кто не входит в мой ближайший семейный круг, так что, скажем так, прошедшие двадцать четыре часа меня несколько травмировали. И ко всему прочему сам сержант смотрит на меня так, будто ночью я собираюсь перерезать всю его семью.

– Да стал бы Сантанджело-старший пускать тебя в дом, если бы он так думал, – тихо возражаю я.

Григгс не смотрит на меня, и я вдруг понимаю, почему он избегает зрительного контакта. Он как будто боится увидеть в глазах людей сомнение, недоверие или вопрос о своем прошлом.

– Ну ладно, значит, не все так плохо, – помолчав, говорит Григгс. – Так вот, я спрашиваю, ты чего в ночнушке?

– У нее такой запах – обычно так пахнут мамы, – честно признаюсь я, зная, что объяснять не придется.

Он кивает.

– У моей мамы такая же, один в один, и ты не представляешь, как мне неловко от того, что теперь эта ночнушка кажется мне сексуальной.

Я не успеваю даже покраснеть, когда появляются Раффи и Сантанджело.

– У вас ночнушки просвечивают, – сообщает последний, садясь в машину и опуская стекло. – У меня есть план, – добавляет он.

Я качаю головой.

– Сейчас мне не до территориальной войны.