Все случилось летом - [96]

1965

БЛАГОДАРНОСТЬ

С госпожой Спандере Анна познакомилась совершенно случайно.

Однажды, еще зимой, когда Анна возвращалась на троллейбусе из больницы, где работала медсестрой, на остановке возле самого дома в дверях машины произошел затор: замешкалась какая-то старушка, собирая свои покупки. Троллейбус уж было тронулся, но по сигналу кондуктора остановился. И тогда Анна Клявиня помогла старушке сойти. Асфальт после недавней оттепели затянуло пленкой льда. Все вокруг белело от инея, даже с хмурых небес, казалось, сыплются его тонкие иглы. Анна придержала старушку за локоток, пока та совершенно твердо не встала на тротуар.

— Вот спасибо вам, милая, — сказала она. — Только кто вы такая и почему я вас раньше тут не видела?

— А вы и не могли меня раньше видеть. Я недавно переехала в новый дом.

— А-а-а! Так я и подумала. Что ж, придется заглянуть к вам с хлебом-солью. А я живу вон в том старом. Старому человеку — старый дом. Как волку нора, — усмехнулась старушка. — Меня все тут знают как госпожу Спандере. Может, слыхали?

Девушка покачала головой.

— Ну вот, считайте, что мы с вами познакомились. Где ваши окна?

Анна Клявиня показала. На пятом этаже.

— Ого! Поближе к небу. А я на самом что ни на есть низу.

У старого дома, уцелевшего рядом с новым, было только два этажа. Нижний наполовину тонул в сугробах. Простившись, госпожа Спандере по расчищенной дорожке поплелась во двор того дома.

Анна, придя домой, рассказала мужу Теодору про госпожу Спандере. Теодор — он работал фельдшером в той же больнице и учился в медицинском институте — только плечами пожал: он тоже никогда не слышал такой фамилии. И вскоре оба позабыли об этой встрече.

Но однажды вечером прозвенели два коротких звонка. Дверь открыла сама хозяйка и вначале не узнала гостью, тем не менее попросила войти и уже в коридоре при ярком свете поняла, что перед нею госпожа Спандере.

— Вы, верно, меня не узнали? — негромко молвила та, усмехаясь.

Анне было неловко в этом признаться, и потому, не сказав ни «да», ни «нет», она попросила гостью раздеться. Черная котиковая шуба, шапка из того же меха с булавкой-жемчужиной на боку, коричневая кожаная сумка, высокие боты из черного фетра… Неужто та самая старушенция из троллейбуса? Правда, весь этот наряд имел вид довольно жалкий: шуба местами облысела, каблуки стоптаны, и все же…

Госпожа Спандере улыбалась. Пригладила перед зеркалом седые волосы, сзади стянутые пучком. Оправила серо-зеленую шаль на худых плечах.

— Ну вот, мы готовы, — сказала она, вдруг неведомо откуда извлекая красную гвоздику. — Мой подарок! Примите, не обессудьте.

В коридор высунул голову Аннин муж. Поздоровался. Потоптался на месте и скрылся на кухне.

— Вы тут располагайтесь, а я пошел заниматься! — сказал он.

Проведя гостью в комнату и попросив ее немного подождать, Анна тоже ушла на кухню.

— Что ж теперь делать? В доме пусто, я ведь не знала, что будут гости.

— А ничего не надо делать, — проворчал Теодор. — Сваришь кофе. Посидишь, поболтаешь. Старый человек, скучно одной дома сидеть, а пойти некуда. Что тебе — трудно?

Госпожа Спандере встретила хозяйку театрально поднятым пальцем:

— Хотите, перескажу, о чем с мужем говорили на кухне? Так вот: принесла нелегкая эту шальную старуху, а на стол ставить нечего, придется одним кофе обойтись. Права я или нет?

Еще ни разу Анна Клявиня так густо не краснела — до корней волос.

— Вот видите, угадала! И когда вошла, вы меня не узнали. Уж такой у нас, у женщин, характер: насквозь друг друга видим, а все хитрим. Но я-то пришла к вам единственно из чувства благодарности. Вы добрый человек, а я достаточно воспитанна, чтобы помнить о хороших людях. Внизу, правда, глянула на окна — горит ли свет, иначе какой смысл подниматься. Вы на меня не сердитесь? Я вам доставила столько хлопот.

— Что вы, что вы! — возразила хозяйка. Но госпожа Спандере опять вскинула свой костлявый палец и пригрозила им. И они разом рассмеялись.

Дав кофе отстояться, госпожа Спандере пригубила чашку:

— О! Да муж у вас просто волшебник по части кофе. В этом я знаю толк. Каждая нация кофе готовит по-своему: финны так, итальянцы иначе, турки совсем по-другому, к тому же каждый турок его варит на свой собственный лад. А это сварено по-немецки, я сразу поняла. О! Теперь-то я похожа на общипанную курицу. А в ту пору, когда вас еще на свете не было… В Риге я слыла первой красавицей. Из любого мужчины веревки могла бы вить.

Осторожно помешивая ложечкой, госпожа Спандере погрузилась в размышления. Даже старость не смогла истребить на ее лице следы былой красоты, и Анна, в своем воображении разгладив морщины гостьи, слегка взбив обвислые щеки, вернув ясность карим глазам, заключила, что госпожа Спандере, пожалуй, не хвастает. И в то же время она ощутила, что красота этой женщины была бездушной, жестокой, та красота, которая требует слепого обожания, которая привыкла только брать, ничего не давая взамен.

— А вы о-очень милы! — произнесла госпожа Спандере, подняв на нее свои усталые глаза. — Есть в вас что-то нордическое — тихое, серьезное. Что-то от Гретхен, быть может, от Сольвейг… Ну, чего смущаетесь, мужчинам такие нравятся. Тихие воды — глубокие воды. Да, да, да! Короли на тронах — то лишь вывеска, а настоящие монархи — королевы. Вы мне позволите называть вас просто Анныней. Не обижайтесь, я имею на то право, как-никак в три раза старше!