Все случилось летом - [90]
— Но… а как же он тут будет жить? — робко спросила Лизета. — Сын мой…
— Как? По-всякому… Будут и светлые деньки, на седьмом небе себя будет чувствовать. А временами — так, будто нож к горлу приставлен. И тогда будет лучше на улице, в кабаке, у друзей — только не дома. И такое будет. Уж тут ничего не поделаешь, придется привыкать. Но я вас, кажется, совсем запугала? Да вы не огорчайтесь, не пропадет ваш сын.
— Но зачем Ивару все это… нож к горлу! — воскликнула Лизета.
Судомойка стряхнула с сигареты пепел. Усмехнулась:
— Вы друг дружки стоите: одна охает и стонет о своей доченьке, вторая о сыночке плачется. Как волчихи, ей-богу… Оставьте вы их в покое, пускай живут, как им хочется!
— Живут? — переспросила Лизета. — Что ж это за жизнь?
Анныня пожала плечами. Запрокинув голову, она принялась пускать в потолок кольца дыма. Лизете вдруг захотелось встать и уйти и больше никогда не возвращаться. Уйти вместе с Иваром. Взять сына за руку и увести. Желание это было настолько сильно, что она едва сдержалась; она готова была распахнуть все двери, ведущие в комнату, где пировали гости. Там она взяла бы Ивара за руку и сказала: «Пойдем, сынок, пойдем отсюда…» И больше ни слова. Так она поступала, когда маленького Ивара большие ребята учили в сарае курить, когда он, увлекшись играми, забывал о доме, когда засиживался в компании забулдыг… «Пойдем, сынок, пойдем отсюда!» И он послушно уходил вместе с нею.
Будто услыхав сквозь стены материнский зов, в кухню вошел Ивар. Лизета поднялась ему навстречу. Он был гораздо выше ростом, и ей пришлось вытянуть шею, чтобы заглянуть ему в глаза.
— Добрый вечер! — сказал Ивар. Казалось, он ничуть не удивился, увидев мать здесь, на кухне. Взяв ее за плечи, веселый, подвыпивший, он заговорил, подражая голосу Дайльрозе:
— Ничего они в жизни не добились, только по колхозам мыкались… Таких с порядочными людьми и за стол не посадишь, осрамят в два счета… Да и что с нее, деревенской бабы, взять… Так тебя приняли? Похоже, что так!
Запрокинув голову, Ивар громко рассмеялся. У Лизеты сжалось сердце: опять он со своими шуточками, никакой серьезности… А тут жизнь — судьба человека решается! Она сняла с себя руки сына. Новый темный костюм… Откуда? У родителей денег не спрашивал. Может, у друзей одолжил? И башмаки блестящие… Рубаха как снег белая… Лизета утерла глаза — что теперь сказать? «Пойдем, сынок, отсюда!..» Никак не давались ей эти слова. И она только спросила:
— Где ж дружки твои? Веселые те обжоры, что окорок тогда смолотили? Куда ж они делись?
— Здесь их нет, — спокойно ответил Ивар. — С ними будем пировать особо, недельки через две. Теперь ты довольна? Ну вот что, пойдем к гостям, я тебя познакомлю с ними. Вернее… их познакомлю с тобой, потому что для меня тут все чужие.
Он хотел взять ее под руку, но мать отстранилась:
— Кто ты такой тут, что приглашаешь меня к столу вопреки хозяевам? Такой же гость, как и все. И никуда не пойду. Не привыкла-я ходить в бедных родственниках.
Сын одобрительно кивнул и больше об этом не заговаривал, верно, решив про себя, что мать поступает правильно.
— Я тебе… — начала она и умолкла Розы, привезенные ею, стояли в углу, в ведре. Может, даже в помойном ведре. — Когда ж ты жену мне покажешь? — докончила она. — Хочу на нее поглядеть. Или скрываешь от меня?
— Зачем же скрывать? — спокойно отозвался сын. — Подожди, сейчас приведу Она и не знает, что ты здесь.
Лизета прикрыла глаза: неужели этот верзила тот самый карапуз, что когда-то барахтался в люльке и ждал с нетерпением, когда к нему подойдет мать?
— Ивар, — заговорила она, — почему не предупредил нас заранее? Или родительский дом для свадьбы был нехорош? Думаешь, с легким сердцем я сюда ехала? И отец и братья, все на тебя осерчали.
Она собиралась продолжить упреки, но замолчала, заметив, что сын опять улыбается.
— Тебе бы только смеяться, — обиделась Лизета. Ей хотелось, чтобы Ивар хоть полсловом пожалел о необдуманном поступке, но, судя по всему, сын и не думал каяться. Она смотрела пристально, очень пристально, желая разглядеть в нем давние знакомые приметы. Но в его чертах было столько нового, чужого, что она усомнилась, сможет ли теперь понять его радости и печали? Что ему нравится, что не нравится? Как ему жилось эти долгие годы, пока в армии служил? Как теперь живется в Риге — он ведь и учится и работает? От всех этих вопросов еще тревожнее становилось на душе у Лизеты. И она сказала с горечью:
— Ты знаешь, как тебя тут не любят?
Ивар отвернулся, уставившись в одну точку.
— Знаю, — ответил он тихо. — Только я не стараюсь понравиться всем. Не хочу всем нравиться!
Сын поглядел на нее с каким-то жестким прищуром. И оттого, каким тоном были сказаны эти слова, от жесткого взгляда Лизету охватило странное чувство, словно опять она стояла под декабрьским дождем, шелест которого временами был слышен и здесь. Она взяла сына за руку и погладила, желая смягчить его, успокоить… Действительно, Ивар как будто отошел немного.
— Виноват я, конечно, — проговорил он мягко. — Надо было раньше вас известить. Написать, самому съездить… Да как-то не собрался. Отвык я от дома…
