Все случилось летом - [62]
Лапайнис уже оскалил зубы, но не засмеялся, только состроил гримасу, выражавшую крайнее презрение. На пороге Тедис обернулся:
— Вы не могли бы получить за меня мой спирт?
Кухня была переполнена аппетитным запахом, и парень старался не смотреть, как Лапайнис большой ложкой помешивает в котле варево.
— Чего? — крикнул тот. — Что ты сказал?
— Вы могли бы мой спирт получить. У меня нет посуды. Все обыскал.
Лапайнис дошел почти до самой двери.
— А ты не боишься, что я маленько… того?
Тедис только плечами пожал.
— Ладно, возьму за тебя твой спирт, — поспешил согласиться Лапайнис. А когда дверь за Тедисом затворилась и шаги его затихли, он с удовольствием произнес: — Ну и балбес! И чем он только думает!
Дождь перестал, но воздух был влажен. Хмурый небосвод опустился еще ниже над притихшим лесом, совсем сливаясь с ним в туманных далях. Черный поток внизу двигался едва-едва, будто нехотя, а волны почти не тревожили истерзанного половодьем берега.
Тедис поеживался, привыкая к холоду после жарко натопленной кухни. Даже удочка покрылась холодной росой. Но надо было идти. И он пошел.
Тропинка спускалась к воде. Вдруг его кто-то позвал. Из коровника — он стоял поодаль, на опушке леса, — вышла жена Дивпэды и, велев ему подождать, поспешила к дому. Вернулась она так же торопливо, что-то пряча под старым мужниным пиджаком, который всегда надевала в коровник.
— Я поговорить с вами хотела… — Она запыхалась от быстрой ходьбы. — Да что говорить-то… Бери, озорник, ну, бери же!
В руках у Тедиса оказался объемистый сверток. Даже сквозь бумажную обертку он чувствовал запах хлеба и чего-то еще вкусного — теплой, только что поджаренной свинины. Он и спасибо сказать не успел, даже толком не понял, что случилось, а женщины уж и след простыл. Располневшая, немолодая, в резиновых сапогах, в коричневом платке… А глаза такие строгие, серьезные. Но, может, ее вовсе и не было, может, ему померещилось?
Однако в руке был сверток. Тедис вертел его и так и сяк, пытаясь засунуть в карман, но сверток был слишком велик. Тедис подумал, что гостинец можно положить и за пазуху. Но куда же тогда девать стихи? Впрочем, книга, хоть и с трудом, умещалась в кармане.
Тедис прыгнул с берега на плот, прошел в самый конец его и там закинул удочку. Он знал, тут лучше всего клюет. Посматривая за поплавком, он ощущал на груди исходившее от свертка тепло. Черный поток, с крутизны высокого берега казавшийся безмятежным и тихим, неудержимо рвался вперед: кружились воронки, носились щепки, всякий сор.
Пойманных рыбешек Тедис тут же выпотрошил, вымыл.
В комнате он чуть не столкнулся с Капитаном. Тот проворно что-то спрятал за спину.
— Фу-ты, черт, напугал! — произнес Капитан, осторожно ставя на тумбочку кружку с разбавленным спиртом. — А я-то думал, начальник. Перед ужином, понимаешь, решил…
Но Тедис только отмахнулся. На груди еще теплел обернутый в бумагу гостинец, и парень не мог сейчас думать ни о чем другом. Он и разворачивать его не стал, просто положил в свой шкафчик, у изголовья кровати. И только тогда спросил Капитана:
— Что ты сказал?
— Я-то? Ужинать, говорю, пора… — Капитан поставил на стол кружку и, волоча ноги, направился к двери, — Лапайнис, должно быть, сварил уже суп.
— Да уж, наверное, сварил, — отозвался Тедис.
Прежде плотогонам готовила пищу стряпуха, но потом Лапайнис предложил самим кашеварить, по очереди, — к чему деньги на ветер бросать. И рабочие, почесав затылки, согласились. В понедельник, уходя из дома на работу, они набирали с собой всякой снеди… Сегодня как раз был черед Лапайниса.
За столом на кухне ужинало человек десять. Одни сидели в рубашках, другие в кофтах, лица у всех красные, обветренные. На столе миски, хлеб, складные ножи. Лапайнис разливал свое варево. Потом долго шарил ложкой, отыскивая в котле кусок свинины, тот самый, с колышком. Нашел, сел в конец стола, поближе к плите.
Плотогоны ели молча, сосредоточенно, только слышалось бульканье да гремели ложки. Когда вошел Тедис, мужчины весело переглянулись: ну, опять будет потеха. Однако вслух не сказали ни слова.
Тедис разыскал сковородку и принялся жарить рыбешек. Он делал вид, что не замечает всех этих усмешек, и вообще вел себя так, словно был один на кухне. И только мимоходом, не оборачиваясь, спросил у Лапайниса, получил ли тот его спирт. Лапайнис ответил, что получил, — вон там, на полочке, в банке. Попалась под руку банка из-под варенья, налил в нее.
Да, банка стояла на полке, но спирту в ней было на самом донышке. Зато глаза у Лапайниса посоловели, а румяное лицо приобрело откровенно кирпичный цвет. И язык слегка заплетался.
— Можете взять его себе, — сказал Тедис, переворачивая рыбешек. — Мне он ни к чему. Но с одним условием — сегодня же выпить. За ужином.
— Ишь к бригадиру подлизывается, — шепнул Капитан. — Ну не дьявол, а? А мне ни в какую не хотел продать.
От такого предложения у Лапайниса кусок в горле застрял, и он долго откашливался, прежде чем ответить. А Тедис тем временем разбавил спирт водой и банку поставил перед ним.
— А ты, я вижу, за ум начинаешь браться, — пролепетал Лапайнис, весь расплываясь в улыбке и утирая выступившие от кашля слезы. — Уважал бы всегда старших, из тебя бы со временем вышел толк. Да-а. Оставить этот спирт тебе — грех на душу принять. И правда, зачем он тебе, пацану. Не дай бог, опять напьешься. Так почитаешь мне чего-нибудь, а? Для души.
