Все случилось летом - [22]

— Ничего, — успокоил директор. — Я их на ночь в кабинете буду запирать. Пошли. Ну, а что с трактором? — уже в дверях он обернулся к Каспару.

— Трактор в порядке, — за него ответил Рейнис. — Так ты ее встретил? — спросил он негромко, когда «тяжеловесы» вышли.

— Нет. Не пришла.

— Ну и ладно. Не пришла, не надо.

И опять углубился в чтение. Это была книжка стихов. Простые, казалось бы, самые обычные, тысячи раз слышанные слова, но какие удивительные картины они рисовали, какие глубокие мысли таили в себе. И звучали как музыка. Вот это и есть мастерство! А стоит самому начать писать, слова становятся такими серыми, неинтересными, и хочется искать что-то особенное, необыкновенно красивое, лучезарное, чтобы передать свои чувства. Красиво, правда, выходило, но… Все это не то. И звучало фальшиво, неискренне. Какая все же сила таилась в словах!

Каспар подсел к столу. Внизу в темноте чей-то голос вел неспешный рассказ. Должно быть, Язеп отыскал себе собеседника.

— А я тебе говорю: так оно и было. Сенокосилка раньше триста латов стоила. Добрых три коровы за нее отдай. И не каких-нибудь там замухрышек, а чтоб были на убой откормлены. Уж я-то знаю… Сам водил к мяснику из хозяйского коровника.

Рассказчик замолчал. И Каспар, очнувшись, услышал едва различимую песню. Ту самую… Откуда она доносилась? Ее никто не пел, но она звучала в ночной тишине — легкая, неуловимая… Он вздрогнул и закрыл лицо руками.

4

На складе Бернсон пробыл недолго — разгрузился и укатил. Но оттуда он поехал не в гараж, а, сделав небольшой крюк, притормозил у своего дома. Здесь он вышел из машины и, миновав двор, направился к хозяйственной постройке. К слову сказать, постройка была распланирована с умом: в одном конце — коровник, посредине — кухня, где варили корм скоту, стирали белье, а порой, когда лень было идти в баню, и сами мылись. В другом конце мастерская. Наверху сеновал.

Взяв в мастерской порожнюю канистру, Бернсон вернулся к машине. Надо было перелить из бака бензин, а потом отнести канистру в полутемный чулан и там перекачать горючее в металлическую бочку. Пригодится… Теперь от халтуры отбою нет, каждый просит-умоляет: перевези сено. И каждый сует хрустящие бумажки.

Ничего не поделаешь — гони монету или тащи свое сено на себе. Без денег Бернсон не шевельнет и пальцем.

Бензин, конечно, нужен, но за ним дело не станет. Еще нет такого начальника, который бы смог учесть каждый литр горючего. Например, в путевке пишут: от склада до лесосеки тридцать километров. И оно действительно так, если ехать по шоссе. Но порожняком Бернсон гоняет проселками, летом они ровные, гладкие, точно стол дубовый. И выходит не больше пятнадцати. Правда, на обратном пути приходится петлять по шоссе. И все-таки, глядишь, сэкономил горючее…

О, Бернсон жить умеет! По крайней мере, он сам в этом твердо убежден, а что думают другие, ему безразлично, скажем прямо — наплевать. В свое время Бернсону досталось от отца крупное хозяйство. Потом началась война, а когда прогнали немцев и опять установилась советская власть, сын начал действовать. Потихоньку распродал скотину, урожай, инвентарь, кое-что прирезал, кое-что на родичей переписал, и в соседнем поселке, словно гриб после дождя, стал расти просторный дом. Забросив землю, Бернсон пошел учиться на шофера, потом поступил на работу в леспромхоз. Там его, конечно, приняли с распростертыми объятиями — после войны люди, умевшие хоть что-то делать, были на вес золота. А грузовик для Бернсона — сущий клад! Каждое бревнышко, каждый кирпичик — все для нового дома было доставлено даром, и, кроме того, он греб лопатой деньги, подрабатывая налево.

Приобщившись, так сказать, к рабочему классу, Бернсон не отказался и от своих хозяйских привычек. Каждый квадратный метр его земли должен был приносить доход. И приносил. Жена Регина разъезжала по базарам, торговала окороками, сметаной, яблоками, да еще как торговала! Взять хотя бы тот же огурец: засоли его с разными листочками, травками, придержи до зимы, и выручишь за него в десять раз больше, чем осенью. А если в Риге тот или иной продукт не в цене, всегда можно сговориться с колхозными машинами, колесившими по дальним дорогам в поисках места, где люди платили за товары столько, сколько запросишь.

Бернсон перелил бензин и хотел уж уходить, но, увидев на дороге Регину, решил подождать. Жена вела домой с общественного выгона корову и телку. Корова отдувалась и лениво помахивала хвостом, отгоняя оводов. Это была настоящая машина, производившая в день, по крайней мере, двадцать пять литров молока. На телку любо-дорого было смотреть: шерстка бурая с серебристым отливом. Сразу видать породу. И у Бернсона имелись все необходимые бумаги и справки, поднимавшие цену телки. Он продаст ее, конечно. Будут деньги…

Подошла Регина и, облокотившись на раму кабины, взглянула на мужа. В меру полная, крепкая смуглая женщина с увядающей, но еще не поблекшей совсем красотой.

— Что нового? — спросила она.

Бернсон собирался рассказать, что сегодня угодил в канаву и помял щиток, поэтому завтра утром придется задержаться в мастерской. Однако ничего не сказал — разве эти бабы что-нибудь смыслят в подобных вещах? Так зачем попусту тратить слова?