Все случилось летом - [21]

Зато уж, выбравшись на дорогу, Бернсон гнал вовсю. От станции Каспар пошел пешком, не было времени ждать, пока разгрузят машину. Бернсон искоса глянул ему вслед и подумал: «Вот тоже фрукт! Ни копейки не заплатил…»

Но сказать ничего не сказал. Как-никак свой. Попробуй спроси с него деньги, еще директору пожалуется, потом оправдывайся.

Взбежав наверх в свою комнату, Каспар наскоро умылся, переоделся. Вошел Харис, критическим взглядом окинул друга и покачал головой.

— Не годится. Рубашка еще сойдет, но брюки… Посмотри, на что они похожи?

Да, брюки в самом деле оставляли желать лучшего. Харис прав. Этот костюм Каспар купил вскоре после демобилизации с единственным расчетом: практично и дешево.

— Такие давно из моды вышли, — продолжал Харис. — Кто теперь носит широкие штанины? Одна деревенщина… В Риге таких не увидишь.

Харис снял с гвоздя свои новые брюки и кинул их Каспару.

— Натягивай. Коротковаты немного, да не беда, приспустишь пониже — и порядок. Вот так. Совсем другой парень! А теперь — молочка на дорогу. Ничего, подождет. Лучше опоздать, чем раньше прийти!

На плите стоял большой глиняный кувшин, до краев полный молоком, поверху плавал желтоватый слой сливок.

— Нет, ты выпей, — настаивал Харис. — Мне все равно не одолеть. С детства терпеть не могу молоко. Должно быть, мать перекормила. Простоквашу еще туда-сюда. А насчет колес от вагонетки не узнал? Я пока две гири раздобыл.

Но Каспару было не до молока и не до гирь. Хлопнув дверью, скатился вниз по лестнице и торопливо зашагал по тропинке.

Последние лучи солнца еще золотили макушки деревьев, но в старом парке уже сплетались тени, скоро они загустеют, обернутся в сумерки, растают с первыми лучами солнца, так и не успев превратиться в темноту. Летом недолог путь солнца по заморским странам, — не успеешь оглянуться, уже воротилось.

Вот здесь, на этом месте, они тогда расстались с Юстиной. Каспар остановился. Еще шаг-другой, и станет видна эстрада. «Но что я ей скажу, когда увижу? Может, слова придут сами собой, как вчера? Может быть… Только бы снова увидеть ее! Об этом ты только и думал весь день, и вот теперь, когда осталось несколько шагов, ноги будто подкашиваются, робость закрадывается в душу. Что с тобой, Каспар? Что случилось? Сегодня она не поет. Совсем тихо, только внизу, под кручей, шумят пороги. Ну, я пошел. Вот сейчас пойду…»

На эстраде никого не было. Пусты ряды скамеек. Не веря глазам, Каспар взобрался на дощатую сцену, заглянул во все углы. Юстина не пришла… Спрыгнул на траву и, пройдя поляну, сел на последнюю скамейку. Над эстрадой в окружении гирлянд из дубовых листьев висел кумач. На нем белой краской было выведено: «Наклонись, зеленая дубрава, позволь песне пролететь». А Юстина не пришла…

Может, задержалась, может, еще придет? Но время шло. Опускались сумерки, и Каспар почувствовал отчетливо и остро: Юстина не придет.

Он поднялся и не спеша спустился к Даугаве. Какой-то мужчина купал здоровенную овчарку. Собака вылезла из воды и стала отряхиваться. Потом хозяин велел ей прыгать через прутик, стоять на задних лапах. Командовал он громко, чтобы Каспар мог расслышать и оценить выучку собаки. Должно быть, все тот же вчерашний горе-музыкант, сидя на траве, тискал свою гармошку, по-прежнему не попадая на нужные клавиши.

Каспар вдруг почувствовал усталость и голод, голова как-то сразу отяжелела, ни о чем не хотелось думать.

Он искупался и побрел домой. Юстина не пришла. Но кто сказал, что она придет? Вот простофиля! Думал, стоит поманить ее пальцем, и она побежит вприпрыжку к тебе на свидание. Балда, вот ты кто… Да еще беднягу Рейниса одного на лесосеке оставил, шутом гороховым вырядился, летел сюда как ошалелый, чтобы увидеть… пустую эстраду. Так тебе и надо! Где твоя гордость, чувство собственного достоинства? Нищий ты, что ли?

Каспар стиснул зубы и зашагал быстрее. «Выброшу из головы Юстину. Не буду больше о ней думать — баста…»

Поднимаясь по лестнице, Каспар вздрогнул от страшного грохота. Дом даже ухнул. Открыв дверь, Каспар увидел Хариса с гирей, которую тот тужился выжать, но в самый последний момент коленки подвели, и, отскочив в сторону, Харис кинул гирю на пол.

А Рейнис как ни в чем не бывало лежал на кровати, листая потрепанную книжонку. В приоткрытую дверь просунул голову директор.

— Что тут у вас происходит? — зарычал он. — Дом рушится! Опять дрова в комнате колете. Сколько раз…

И тут гнев его как рукой сняло. Старик посмотрел на гирю, на Хариса.

— А ну дай, — сказал он, входя в комнату. — Смотри, как это делается.

Сначала раз-другой выбросил вперед руку, сжимая и разжимая кулак, потом взялся за гирю и, приподняв ее до уровня плеч, подлез под нее, надул живот, натужился и стал выжимать гирю.

— Вот как надо! — пропыхтел он, и гиря с грохотом рухнула на пол.

В дверях показалась уборщица Станислава.

— И чего вы тут затеяли? Совсем, что ли, рехнулись? — набросилась она на ребят, но, завидев директора, пробормотала: — А я-то думала, парни расшалились…

— Да, да, это никуда не годится, — согласился директор. — Всему дому нет покоя. Во двор, только во двор.

— Там мальчишки гири растащат, — пробовал возразить Харис.