Все против всех: Неизвестная гражданская война на Южном Урале - [95]

Теперь посмотрим на ситуацию середины 1918 года. Имели ли право комитетчики называть себя органом Учредительного собрания? Безусловно да, поскольку они действительно были уцелевшими после большевистской бойни членами того Учредительного. И это было подтверждено международным признанием КОМУЧа в качестве Всероссийского правительства. Обмен консулами между КОМУЧем и США состоялся в августе.

Еще раз подчеркнем: легитимность КОМУЧа, а после съезда и Уфимской директории не вызывает ни малейших сомнений.

И еще отметим уже общеизвестный факт: политическое лицо всех обозначенных органов — левое, или левоцентристское, что также определяется их политической и персональной преемственностью от разогнанного Учредительного собрания. То есть у белых правят бал (на Востоке) левые, «дети февраля». Этот факт тщательно скрывала красная пропаганда, валя всех в кучу и обзывая контрой, однако даже В. Ленин в статье «Письмо рабочим и крестьянам по случаю победы над Колчаком» вынужден был признать, что меньшевики и эсеры, то есть партии, преобладавшие в описанных органах, не белые в привычном, вульгарно-красноармейском смысле, но лишь «пособники белых». Со скрежетом зубовным, но вынужден был признать Ильич, что его войскам весь 1918 год на Восточном фронте пришлось воевать со своими коллегами по борьбе с самодержавием.

Но тогда встает страшный вопрос: каков же смысл переворота в ночь на 18 ноября?

Ответ на него позволяет пролить свет на многие последующие события. И ответ этот ужасен. Произошел форменный военный путч, совершенный руками прибывших с Колчаком военнослужащих бывших русских экспедиционных корпусов, воевавших в 1916–1917 годах во Франции и Греции. Их поддержали ряд местных частей, преимущественно офицерских, а острием переворота стали казачьи офицеры.

Эта чисто офицерская специфика переворота сразу же показывает его политическую направленность. Как известно, сам Колчак в 1917 году был умеренным монархистом и оказался единственным из командующих фронтами и флотами, кто не дал письменного согласия на отречение Николая II. В 1918 году, судя по его программе, принятой и опубликованной уже после переворота, его взгляды можно охарактеризовать как конституционно-демократические. Но хотел он того или нет, к власти его привела даже не вся армия, а в первую очередь офицерство, причем в первую очередь пришлое. А среди него однозначно доминировали монархически-черносотенные настроения. Называя вещи своими именами, путч носил ярко выраженный «правый» характер.

А в плане легитимности новой власти? Вот факт: в ходе переворота все левые члены директории — Зензинов, Аргунов и Авксентьев — были арестованы. Часть министров во главе с Вологодским перешла на сторону Колчака и этим придала свершившемуся «законный вид и толк», но этот фиговый листок никого не мог обмануть: насильственность смены власти была для всех секретом полишинеля. Сила права здесь явно уступила праву силы.

Подведем печальный итог. Несмотря на все привлекательные черты Колчака как личности и как руководителя, факт остается фактом: в ночь на 18 ноября правые силы, опирающиеся на военщину, насильственно и с применением репрессий отстранили от власти законно избранное демократическое правительство.

Колчак, конечно, понимал всю щекотливость своего положения и поэтому уже 28 ноября заявил на встрече с представителями печати: «Я не пойду ни по пути реакции, ни по гибельному пути партийности… Государства наших дней могут жить и развиваться только на прочном демократическом сознании». Однако созыв нового Учредительного собрания, которое Колчак назвал Национальным собранием, должен был, по мысли адмирала, произойти после окончания войны. И здесь Колчак был трезвым реалистом: в условиях взаимной резни любой другой вариант был бы маниловщиной. То есть созыв собрания программа-максимум. А программа-минимум, по словам адмирала на той же встрече 28 ноября, — «создание сильной, боеспособной армии для беспощадной, неумолимой борьбы с большевиками». Приоритет государственность России, идеальный инструмент для этого — «единоличная форма власти» (подлинные слова Колчака). В общем, в перспективе демократия, сегодня — чрезвычайные меры: «сперва успокоение, потом реформы», как выразился адмирал.

Политический образ новой власти знаком до боли. Военная диктатура «во имя спасения Родины», своего рода ГКЧП образца 1918 года. Пусть в практическом плане Колчак мог гораздо ближе подойти к решению стаявших тогда на повестке дня задач, чем прекраснодушные говоруны-демократы из комитета, но факт — вещь упрямая: гориллоидный, чилийский характер режима 18 ноября сомнений не вызывает. И последствия сказаться не замедлили: атмосфера чрезвычайщины сразу стала доминирующей. Вот что пишет в своих мемуарах «Сибирь, союзники и Колчак» начальник штаба белых войск на Востоке генерал Г. Гинс:

«Нормальный суд уступил место военно-полевому, гражданские власти были подчинены военным… В полосе военного управления стали возможными всевозможные реквизиции и повинности… Все это происходило в краю, где население привыкло к свободе… это разочаровало даже ту умеренную демократию, которая ранее поддерживала адмирала… и возбуждало население, которое безразлично относилось к формам власти… Гражданских лиц сажают по одному наговору, и мне не известно еще ни одного случая привлечения к ответственности виновного военного. Незаконность действий, передача гражданских дел военным властям, расправа без суда, порка даже женщин… В Канске один из участников „дела 18 ноября“ повесил на площади городского голову… На селе после проезда экспедиции (карательной. — Д.С.) врагами омских властей становились все поголовно».