Все против всех: Неизвестная гражданская война на Южном Урале - [89]

Что же касается полевых командиров белых, то… Вот свидетельство Николая Рибо, личного врача атамана А. Дутова. Покинув Россию в 1920 году, он стал свидетелем вторжения в монгольскую столицу Ургу Азиатской дивизии барона Р. Унгерна.

Начались репрессии против местной русской колонии, где, к слову, большевиков, естественно, не было, а преобладали сторонники центра, то есть демократии; их-то и били. Рибо вспоминает: его привели к Унгерну и стали дознаваться, кто такой.

Тогда Рибо сообщил, что он личный врач Дутова: ему казалось, что для белогвардейцев это должно быть полным алиби. Не тут-то было! Заявление о Дутове едва не стоило доктору жизни: Унгерн в ярости заявил, что Дутов «гнилой либерал, из тех, кто развалил и продал Россию…».

Весьма лестная характеристика из уст предтечи русского фашизма, каким был «черный барон». Не лишне здесь будет вспомнить и то, что в Милюкова в эмиграции стреляли черносотенцы. Кстати, закрыл его своей грудью, пожертвовав собой, его зам по партии Вл. Набоков, отец прославленного писателя. Не лишне также отметить, что резко негативное отношение к идеям демократии и либерализма и, естественно, к религиозно-толстовскому наследию разделяли весьма и весьма многочисленные вожди белых на уровне начдивов и ниже. По Уралу подобный пример — свирепый командир Партизанской казачьей дивизии атаман Б. Анненков, между прочим, правнук декабриста.

В связи с этим надо отметить, что не все гладко было и в отношениях белогвардейцев, особенно казаков, и церкви. Конечно, расправ, подобных красному террору, у белых не было, но… Резня в селе Куломзино под Тюменью, где жертвами анненковцев стал местный клир, и убийство унгерновцами в Урге иерея консульской церкви Парнякова за то, что он в разгар еврейского погрома крестил еврейских детей и этим спасал их, и за то, что его сын пошел в большевики, — вот он, белый большевизм в действии! Пусть это не система, но было же это, было! Я уж не говорю о подобных «контактах» с неправославным духовенством. Насилие над раввинами в полосе действий деникинской армии — в порядке вещей; старообрядческих и протестантских пастырей на Урале, Сибири и Дальнем Востоке просто зачастую не выделяли из общей крестьянской массы и во время карательных операций им доставалось вместе с паствой своей. А уж насчет диалога с церковью на тему «не убий» — увольте, господа! Какое еще «не убий», когда убий, да еще как убий… Такое даже и не обсуждалось.

И по отношению к женскому вопросу та же картина. Увы, не только красные, но и белые практиковали издевательства, убийства и изнасилования женщин. Зачастую это делалось вполне обдуманно, перед казнью. Именно так надругались над екатеринбургской подпольщицей Р. Полежаевой. Причем это делалось не только по отношению к «пролетариям». У того же Унгерна имело место коллективное — всей дивизией! — изнасилование выпускницы Смольного института Ружанской, жены дезертировавшего из дивизии офицера. А в бытность Азиатской дивизии в Забайкалье постоянно практиковалась порка офицерских жен. Как вы думаете, за что?

Оказывается, за сплетни! Пусть Унгерн был, без сомнения, патологическим типом, но про Анненкова этого не скажешь. А у него в Партизанской дивизии был заведен следующий порядок: офицерские жены должны были квартировать не ближе десяти верст от лагеря, и свидания супругов допускались один-два раза в неделю строго в указанное время и в установленном месте. Нарушителей сего правила воспитывали шомполами.

В общем, многие из полевых командиров белых могли подписаться под словами Ницше: «Презираемые твари — лавочники, христиане, коровы, женщины, англичане и прочие демократы…»

Один из самых беспощадных писателей нашего века, англичанин Уильям Голдинг, вернувшись с кровавых полей Второй мировой войны, написал: «Все благодарили Всевышнего за то, что они не нацисты. А я видел: буквально каждый мог стать нацистом — потому что определенные начала в человеке были высвобождены, легализованы и целенаправленны». Речь, как вы понимаете, не только о нацистах.

Это имеет прямое отношение к истории гражданской войны в России: красные сознательно выпустили джинна из бутылки, используя энергию миллионов вооруженных людей для эскалации насилия, а их оппоненты молчаливо принимали правила игры. В результате все оказывались в ситуации, которую поэт М. Волошин охарактеризовал так:

Не суйся, товарищ,

В русскую круговерть!

Не прикасайся до наших пожарищ!

Прикосновение — смерть!

Все вышесказанное определило трагическую изоляцию сторонников «четвертого пути», литературным символом которого может служить эпизодический образ Колосова из пьесы Тренева «Любовь Яровая». Вокруг него все захлебываются в своей и чужой крови, а он самоотверженно и одиноко противостоит всеобщему безумию, проповедуя евангельскую истину словами Ф. Тютчева: «Люди истекут кровью, если ее не остановить любовью». И окружающие — и красные, и белые — отмахиваются от него, как от назойливой мухи, а главная героиня в сердцах обзывает юродивым. Что же, это весьма емкий символ всего феномена «четвертой силы», если вспомнить, что именно юродивые на Руси были теми, кто мог не таясь сказать: «Нельзя молиться за царя Ирода».