Все прекрасное началось потом - [66]

Из садов и огородов тебе машут руками старики. Они собирают себе овощи и всякое такое на ужин.

Жизнь их неспешна и спокойна.

Только обладая безбурным воображением, можно догадаться, чем они обременены еще.

Долгими обходами изменчивых угодий и ненавязчивыми вопросами: где же те сердца, что когда-то нас любили?

В некоторых домах уже горит ранний свет. А другие выглядят заброшенными: ставни закрыты на ночь и напоминают чистые страницы, которые нужно заполнить.

Ты переезжаешь железнодорожную колею, заросшую дальше за дорогой. И видишь, как потом она неожиданно упирается в чей-то сад.

Дальше, на стене ветхого амбара, – потрепанные рекламные полотнища образца 1930-х годов.

Малютка Ребекка, должно быть, живет в каком-нибудь из этих домов.

От матери ей передалось умение ждать.

Ты представляешь себе девчушку на краю скошенного поля, вспоминающую свою мать в последних золотых отсветах уходящего дня. Видишь ее ботиночки с запачканными после беготни по грязи мысками. Но уже утром они снова станут чистыми – после беготни по умытой росой траве.

Ты понимаешь, что, наверное, устал, – все эти раздумья вынуждают тебя остановить машину и открыть окно.

Последние годы ты курил редко, но сейчас жалеешь, что у тебя нет с собой ни одной сигареты.

Ты чувствуешь, как твоя боль угасает при мысли об этой малютке.

Подобное облегчение сродни смирению.

Ты думаешь о Джордже – о том, как нелегко пришлось ему в жизни. Хочется перенестись в его интернат, в Америке, и поесть с ним мороженого, посиживая на стене. Хочется подарить ему шарф и перчатки, латинский словарь и зимнее пальто.

Потом, все больше предаваясь фантазиям, ты подумал – будь он сейчас маленький, ты мог бы его усыновить.

Приземлившись в Париже, ты тотчас же отправил ему факс – сообщил, что происходит. Он написал, что выезжает, – но ты велел ему оставаться на Сицилии с его родителями и женой и купаться дальше в море.

Еще через час кружений ты решаешь выбраться в чистое поле за деревушкой. И, когда минуешь знак с диагональной красной чертой, означающий, что ты выезжаешь из деревни, вдруг, откуда ни возьмись, на дорогу выскакивают две ищейки – и замирают у тебя перед носом. Ты резко даешь по тормозам. Застывшие песьи глаза отливают мраморным блеском в свете синеватых фар «Ауди».

Псины даже не шелохнутся.

И тут машина сообщает тебе:

للحصول على قائمة األوامر الصوتية، الرجاء استشارة كتاب المعلومات.

«Ну конечно, я их вижу – благодарю, машинка».

Ты выбираешься из машины, собираясь прогнать собак, – и тут видишь афишу, прибитую к телефонному столбу.

Сегодня вечером, в 21:00, в деревне Нуаян состоится выступление цирка.

На афише изображены осклабившийся клоун и лев на задних лапах, словно выпрашивающий угощение.

Ты смотришь на часы.

Представление начинается через десять минут. Там соберется вся местная детвора. Все, что тебе требуется, так это разыскать девочку лет четырех и старика – деда Ребекки – или женщину, вероятную сестру Ребекки. Ты ощущаешь прилив адреналина.

Коровы, видя, как ты проносишься мимо, пускаются врассыпную.

Через несколько минут ты въезжаешь в деревню Ну-аян и оставляешь машину на стоянке возле небольшого супермаркета.

Цирковые афиши указывают куда-то в сторону церкви.

Прямо впереди стоит маленький шатер, похожий на миниатюрный сине-желтый купол цирка. Стенки шатра удерживаются длинными канатами, привязанными к вбитым в землю кольям.

Возле шатра топчутся карликовый пони с козленком, и тут же полеживает огромная немецкая овчарка на привязи. Проходя мимо, ты слышишь, как пара маленьких ротиков щиплет траву. Собака, вперившись в тебя, лишь помахивает хвостом, но не вскакивает.

За шаторм виднеется красный автофургон.

У входа в шатер ты видишь околачивающихся рядом роебятишек. Они перестают болтать и глядят на тебя. Твое первое подспудное желание – развернуться и уйти прочь, но тогда ты наверняка вызовешь еще большие подозрения. Тебе остается только подойти к ребятишкам и поздароваться. Один из них спрашивает по-французски – тебе нужно в цирк? Ты говоришь – да. Ответ как будто правильный, потому что ребятишки одобрительно переговариваются меж собой.

Ты объясняешь по-французски, что когда-то твой отец работал в цирке и вот, проезжая мимо, ты решил посмотреть представление – вспомнить старые добрые времена.

Ребятишки кивают, но, похоже, не верят.

Затем другой спрашивает – может, отец у тебя был клоуном?

Ты качаешь головой.

Тогда, может, инспектором манежа?

Одна маленькая девчушка объясняет, что цирк будет давать представление, только если наберется не меньше пятнадцати человек зрителей. Для дочери Ребекки она слишком взрослая. Ты вежливо улыбаешься.

Ты двенадцатый по счету, но тут подходит еще один ребенок – стало быть, нужны еще трое, и тогда представление начнется.

Из громкоговорителей вырывается цирковая музыка – больно бьющая по нервам.

Ребятишки хватаются за руки и пускаются в пляс.

А их родители стоят кружком у стены и болтают. Некоторые женщины курят. Вечер стоит теплый. Воздух попахивает сеном. Лица у детишек гладкие, как сыр.

Через несколько минут из трейлера выходит инспектор манежа, сверяется с часами. И, повернувшись к ребятишкам, качает головой. Они вскидывают руки в знак протеста – и в тот самый миг, когда кажется, что все кончено, вдалеке появляются три фигуры. Делающий первые шаги карапуз вместе с родителями, которые вывели его на вечернюю прогулку. На нем только футболка, подгузник и пинетки. Родители о чем-то болтают – цирковой шатер они даже не заметили. Детвора что-то кричит карапузу. И наблюдает. Малыш замечает цирковой шатер, останавливается и с любопытством глядит на него. Затем переводит взгляд на окликающих его ребятишек.