Все правые руки - [33]
— Что ж вы сами их не привлекали, там, на месте? — попробовал вставить.
— А мы, в отличие от гуманиста Сталина, судебных процессов не устраивали против бандеровцев, давая каждому по «чирику»[20] без права переписки. Мы, если таких и захватывали, то расстреливали на месте. Шлюшек в «белых колготках»[21], с характерными следами от приклада на плечах, просто связывали, а затем сбрасывали с высоты из вертолетных люков.
— Мы по этому поводу никаких официальных претензий не предъявляли. Так на что же ты жалуешься? Это война, — опять вставил украинец.
— И не думал даже жаловаться. Да. Это была война. Причем война с вашей стороны не объявленная. Это я к тому, что ты тут нас татями в ночи назвал, — поставил на место своего собеседника Рудов.
Афанасьев с Елизаровым с восхищением, затаив на всякий случай дыхание, наблюдали за перепалкой бывших земляков.
— В 2008-м во время Пятидневной[22] войны, не украинские ли расчеты ПВО сидели за пультами пусковых установок «Буков»? И это уже не пресловутые «добровольцы», а вполне кадровый состав украинской армии. А потом мы собирали по всем местам боестолкновений шевроны украинской армии — на случай попадания в наш плен, спешно сорванные впопыхах вашими зенитчиками и танковыми инструкторами. Это я тебе о предательстве разъяснил позицию. Да чего уж там говорить, если даже ваш бывший президент и бывший член ЦК КПСС проболтался о том, как состоял в рядах ОУН-УПА[23] и всячески вредил советской власти. Одним словом, перефразирую «каков приход — таков и поп». Какой народ — такие и герои. Вот такой, понимаешь, коленкор получается.
— Как ты и просил, я внимательно и терпеливо выслушал слова твоей замшелой пропаганды, которая уже у всего мирового сообщества навязла на зубах. Это все, что ты хотел мне сказать? — скучным голосом вопросил министр и генерала.
— Я хотел сказать, что провокация затеянная вами…, - начал было Рудов, но собеседник на этот раз грубо оборвал его.
— Ша-а! Остановись, Рудов. Я запрещаю использовать этот термин в отношении вооруженных сил моей родины.
— А как, по-твоему, я должен трактовать ваши игрища с химоружием?! — возмутился, в свою очередь, Сергей Иванович.
— Мы ведем священную войну с интервентами за нашу свободу и независимость, — назидательно, как школьнику проговорил Таран своему коллеге по цеху. — Это над моей родиной летают снаряды и рвутся мины, а не над твоей. А судя по тому, как ты усиленно педалируешь эту тему, у меня складывается впечатление, что эта возня с химией — ваших рук дело, чтобы впоследствии обвинить нас в преступном использовании не конвенциональных методов ведения боевых действий. Недаром же говорится, что кто громче всех кричит: «Держи вора!», тот сам этим вором и является.
— Да ты в своем ли уме?! — не на шутку взбеленился Рудов.
— В своем. Не сомневайся. И если россияне, потеряв всякий стыд, все же осмелится на проведение этой акции устрашения, то пусть учтут, что весь цивилизованный мир будет с нами, а вы, как в случае со Скрипалями, одними санкциями, на этот раз не отделаетесь. В один ряд с нами встанет всё НАТО. А вас, в конечном итоге, будет ждать суровый приговор Международного Уголовного Суда. И Россия еще д-о-о-лго будет расплачиваться перед международным сообществом, по предъявленным ей счетам, — уже откровенно злорадствовал «щирый».
— Какая же ты, все-таки, мразь, Андрей?! — не удержался от грубого слова Рудов.
— Я попросил бы без оскорблений, пан генерал! И не намерен впредь их выслушивать! — с тонким, несвойственным его телесной комплекции, провизгом от истерики в голосе, проорал тот в ответ на меткую характеристику русского.
— Нет, уж! Дудки! Разговора не получилось! Тогда слушай ультиматум! — при этом Рудов вопросительно оглянулся на застывшего в ярости Афанасьева. Тот, встретившись взглядом со своим другом, энергично закивал, заранее соглашаясь с тем, что сейчас произнесет в трубку Начальник Главного Оперативного Управления.
— Запоминай каждое мое слово! — продолжил Рудов, словно выпускал залпы из «градов»[24]. — Нам уже терять нечего. Мы и так обложены со всех сторон красными флажками, как волки, поэтому заботиться о политической репутации, для нас не имеет никакого практического смысла. А посему, знай, что если вы, бандеровские недобитки, примените, неважно какое, оружие массового поражения, то клянусь вам, никто из вашей верхушки, включая тебя самого, не доживет до предъявления обвинений Международного Трибунала. Я уж позабочусь о том, чтобы избавить его от этой формальности. А там посмотрим, помогут ли тебе, Ондрий, твои ляхи, — несколько переиначил он бессмертные слова великого писателя
