Все наши вчера - [5]

Финн согласился. Он не хуже моего понимал, что никакой другой момент не предоставит нам лучших шансов. Мы обсудили все еще раз, обговорили каждую деталь, которая могла бы дать нам преимущество. К концу разговора я уже помнила наизусть каждую вычеркнутую фразу из записки, и решила, что знаю, какая цепочка событий привела ее ко мне в руки. Я не помнила, что именно заставило меня эти фразы написать, но эти прошлые версии меня, эти мои более не существующие копии оставили мне достаточно подсказок, чтобы все вычислить.

Без тем для обсуждения и без тяги к стоку заняться было нечем – оставалось лишь смотреть в потолок. Скверная пища, боль, даже визиты доктора – со всем этим я могла справиться. Но эта скука, когда лежишь и ждешь, чтобы хоть что-нибудь случилось… Она меня с ума сведет!

– Финн, ты спишь? – спросила я, повернувшись на бок.

Ответа не последовало. Его способность спать при любых обстоятельствах поражала меня. Он спал, наверное, по шестнадцать часов в сутки – просто чтобы предотвратить скуку.

– Ну ты и жопа, – прошептала я.

Некоторое время я смотрела на дверь – ну, просто чтобы отвлечься от потолка. Когда-нибудь настанет день, и я непременно выйду из этой камеры. Во всяком случае, я уже выходила отсюда раньше, каждой из своих предыдущих версий, которая сбегала и добавляла пункты в записку у меня под матрасом. Как я это делала? Эх, если бы я могла вспомнить события, которые пережили те Эм! Бегство казалось мне невозможным. Я уже сотню раз мысленно перебрала все варианты. Я могла бы одолеть охранника, приносящего мне еду, или захватить доктора во время одного из его полуночных визитов и использовать его как заложника. Это позволило бы мне выбраться из камеры и, возможно, прихватить с собой Финна. Но даже если бы я это сумела – а это, давайте уж начистоту, огромное «если», – все еще остается огромная правительственная база вокруг моей камеры. Я видела ее только раз, да и то мельком, несколько месяцев назад, в тот день, когда меня сюда приволокли. Она битком набита вооруженными солдатами, стоящими между мною и «Кассандрой», и даже если бы я знала, куда идти, мне все равно не удалось бы туда добраться. Любой план, приходящий мне на ум, заканчивался тупиком или пулей в голову.

Размышления о побеге и/или смерти постепенно тоже наскучили, как и все остальное. Настолько наскучили, что я почти обрадовалась, когда дверь открылась, впуская доктора и ещё одного человека, которого мы с Финном прозвали директором, кукловода, дергающего доктора за ниточки.

Почти.

Я сделала вид, будто зеваю, потому что знала – это его бесит, но сердце мое гулко забилось в груди.

– Что, опять?

Директор чуть склонил голову, и какой-то солдат шагнул вперед, рывком поднял меня и посадил на металлическое складное кресло, которое они принесли с собой. Он привязал мои руки к подлокотникам пластиковыми хомутиками – такими наш садовник подвязывал розовые кусты.

– Ноги тоже, – приказал директор. Приятно видеть, что он не забыл, что произошло в прошлый раз.

Когда беззащитная молодая девушка, окруженная вооруженными мужчинами, была как следует зафиксирована, начался допрос. Я пробовала считать, сколько раз доктор с директором приходили сюда, чтобы поболтать со мной – каждый раз я думала, что уж этот-то будет последним, что их терпение лопнет и они в конце концов убьют меня, – но после двадцатого я сбилась. Это было несколько недель назад.

– Где документы? – спросил директор.

– Вы что, не собираетесь даже спросить сперва, как мои дела? Ваша мама не учила вас вежливости?

Директор ударил меня по лицу. В отличие от доктора, он ничего не имел против того, чтобы запачкать руки.

У меня все поплыло перед глазами. Фильмы не подготовили меня к этому – ни к тому, как это на самом деле больно, ни к тому, что это почему-то каждый раз вызывает шок.

– Мне сегодня не до твоих игр, – сказал директор. – Нам нужно знать, где документы. Кому ты их отдала? Китаю? Индии?

– От этого зависит множество жизней, – тихо сказал доктор из угла камеры, как будто ему было не наплевать на это.

Я послала директору воздушный поцелуй – ну, насколько это можно было сделать без помощи рук. Я слишком хорошо понимала, что стоит мне только сказать им про документы, и я лишусь своего последнего козыря. Мы с Финном до сих пор оставались в живых лишь потому, что я владела этой информацией, а они – нет. И потому, даже когда я готова была сдаться и принять смерть, мысль о том, что в моих руках жизнь Финна, заставляла меня молчать. Что бы они ни делали.

А в средствах они не стеснялись.

Наверняка мои крики помешали Финну спать, но, по крайней мере, я не сдалась.

Три

ЭМ

Прошел еще один день. Еще не до конца проснувшись, я смотрела на потолок, пытаясь разглядеть там знакомые трещинки в тусклом голубоватом свете, проникающем в камеру из коридора. От нечего делать я потрогала синяки. Судя по ощущениям от надавливания, они, наверное, были красновато-фиолетовые, совсем как покрывало на кровати в нашей старой комнате для гостей. Моей матери всегда нравился этот цвет. Подозреваю, это как-то связано с ее любовью к хорошему каберне.