Все начинается утром - [22]

Далее не выносимо было находиться в этой пыльной и пропахшей тленом комнате, и она вышла, стискивая зубы от нараставшей в руке боли и прихрамывая с остановками, сошла по лестнице вниз. Выйдя из здания ратуши на дневной свет, она с удовольствием наслаждалась тишиной, уши еще болели, но уже было легче. На площади, где пробили спавшие во власти колдовства часы, появлялись первые горожане, они сонно зевали и удивленно оглядывались вокруг, а некоторые, недоумевая, всматривались в синий циферблат и озадачено почесывали макушку, гадая, куда же утекло время, пока они пребывали сладости сна.

Элен с улыбкой встретила стайку маленьких воробьев, шумно пролетевших мимо. Площадь наполнялась людьми, улицы звуками машин и голосов, все приходило в движение. Город ожил, а темные чары пали и теперь все входило в прежнее русло. Люди, очевидно, не помнили, что с ними произошло, но это было уже и неважно. Девушка стояла и улыбалась, она захотела вновь увидеть своих друзей, прикоснуться к ним и знать, что все с ними теперь в порядке, и уже было собралась вернуться в то место, где их оставила, но вот снова к ней прикоснулся тихий шепот, услышанный ранее у канала:

– Пора, дитя. Здесь тебе делать нечего. Тебя ждет другой мир. Ты нужна ему. Пора…. – Голос обволакивал нежным теплом и затуманивал все вокруг. – Следуй за мной, дитя.

– Но как же они? Как я узнаю, что с ними все в порядке? Как? Я хочу их увидеть и знать!

– Ты уже знаешь. Пора. Торопись.

Элен нерешительно пошла на зов и ступила в легкую пелену тумана, образовавшегося внезапно и сокрывшего от нее площадь и людей. Марево сгущалось и темнело, послышался раскатистый шум, и в лицо пахнуло соленой свежестью.

Еще пара шагов и девушка ступила в сгущавшихся сумерках на мокрый песок, омываемый пенными волнами.

***

У автомата с кофе в больничном холле шел следующий диалог двух медсестер:

– Выдалась свободная минутка, Сара? Я смотрю, ты забегалась, мы с тобой давненько не пили кофе вместе.

– И не говори, Дрю. Сезон начался. С травмами так и несут.

– Слушай, Сара, а говорят, у вас какая-то странная больная появилась, что будто бы оборудование ломается у нее. Это правда? Я-то сижу в регистратуре, ко мне только слухи долетают, как птахи малые.

– Любишь ты сплетни собирать. Ох, Дрю.

– А что? Мне скучно совсем внизу. У меня ничего интересного не происходит, ты сама это прекрасно знаешь. Другое дело у тебя в отделении. Сама жизнь.

– Плутовка, ты Дрю. Ну да ладно. Есть одна у нас, три дня назад поступила. Уже несколько раз оборудование отключалось, а самое интересное, как только пытались ее реанимировать, то оно само включалось! Чертовщина какая-то. Мы уже шутим на этот счет: у больной к оборудованию любовь такая. Эх. Жалко ее, девочка совсем молоденькая, худенькая и бледненькая. И чем держится за этот свет, ума не приложу? Наверное, мать ее держит.

– Мать? А что такого в ней?

– Да моя сменщица, Тамара, помнишь ее? Брюнетка низенькая такая, из цыган.

– А ну помню ее. Эффектная дамочка.

– Так вот, она утверждает, будто бы, когда оборудование выходило из строя, и сердце девушки останавливалось аж, несколько раз, уму непостижимо, мать оказывалась рядом. Тамара уверяла меня, что именно мать свою дочь возвращала на этот свет, а не врач и оборудование. Ну, ты знаешь, какие цыгане суеверные. Я-то не верю во все эти штучки. Но именно она и разнесла по отделению, а оттуда и дальше по больнице пронеслось, что у нас в отделении странная больная появилась. По мне, так у девушки просто несовместимость на энергетическом уровне, ну знаешь там, когда часы ломаются на руке, или другая техника при соприкосновении. Все проще простого, нежели эта мистика.

– Ну, знаешь, Сара, а может и правда здесь мистика замешана? Все же в жизни бывает. Я вот, например, верю во всё такое.

– Ты в своей регистратуре и в черта лысого поверишь. Да ну, брось, все это чушь. Ой, все время закончилось, мне пора бежать. Ладно, как-нибудь пересечемся, и забудь ты про эти слухи. Все проще некуда.

Тишина белела сочно

Расстилавшимся туманом.

И укутывала прочно,

В плен беря своим дурманом.

Шум огней ей подчинился,

Умолкая до рассвета,

Темноту зовя, склонился

И исчез в ней без ответа.

Молча, ангелы взглянули

В красоту ночного неба

И неслышно ускользнули

В море розового света.

ПОСЕЛЕНЦЫ

Девушка стояла на берегу океана и не могла произнести ни слова, дикая красота вздымаемых бурлящих волн завораживала, поглощала и успокаивала одновременно. Набегая на берег и заглатывая жадными рывками песок, неспокойная вода мгновенно уходила обратно вглубь, оставляя белую шипящую пену.

Элен вдруг захотелось пройти босиком по пенным барашкам, как в детстве когда-то, они с Олиф были еще совсем маленькими и родители впервые взяли девочек на морское побережье. Тот первый раз отчеканился в памяти ребенка жгуче солнечным, с синевой без единого облачка и размеренным грохотом бьющихся в природной закономерности волн. Та соль, впервые коснувшаяся ее носа и языка, она тогда посвятила ее в некую тайну, окрестила и сделала частицей той бескрайней, волнами разбегавшейся отовсюду и в никуда воды. Малышка, тогда успокоенная и загипнотизированная мерным покачиванием барашек у самого берега, смело ступила в теплую и приветливую соль, быстро вбиравшую гостью в свои жадные объятия. Только резкий и испуганный окрик матери и вовремя подоспевший отец выдернули Элен из влажных и остывавших рук соли, затянувших девочку по самую шею. Это она помнила до сих пор и даже сейчас не могла понять, куда подевался весь ее страх перед водой, ведь до той поездки к морю она жутко боялась купаться и дома мама никогда не наполняла ей ванну, предпочитая обычный душ. А тогда что-то поменялось для нее, будто тумблер повернули в другой режим.