Всё началось, когда он умер - [13]

— Спасибо, любимая.

— Ты меня уже полюбил? — попыталась изобразить насмешливый тон Катя.

Но вопрос прозвучал, скорее, просительно. Она машинально смежила веки и заставила себя погладить Андрея Валерьяновича по светлым волосам. И уже с хмельной безалаберностью отметила, что они чище, мягче и гуще, чем у гитариста.

— Полюбил, — довольно серьезно ответил Андрей Валерьянович и легко встал.

Гораздо позже, ибо в постели он поспешал медленно, Андрей Валерьянович вернулся из ванной к нежившейся под одеялом Кате и, не пряча легкой нервозности, спросил:

— Как ощущения?

— Кайф, — не стала вредничать она.

— Это тебе за «Андрюшу». И за «ох, Андрюшенька», — рассмеялся он.

Катя встрепенулась:

— Снова ох! Вахтерша через час уйдет дрыхнуть, я на улице ночью останусь.

— Здесь ты останешься до утра, — вздохнул, но не с сожалением, а с чем-то другим, непонятным чувством, хозяин.

— Я тогда поваляюсь? — оробела вдруг Катя.

— Конечно. На здоровье. А я займусь ужином, раз уж назвался кашеваром.

Катя представила себе завтрашние физиономии соседок по комнате. Привычный им перепихон редко завершался ночевкой у мужчины, разве что этот мужчина надрался до неспособности вызвать такси в сказочном случае или послать на метро в обычном. Она опишет им дом Голубева. И ничего не утаит про близость. Только скроет, что он на сорок лет старше… Нет, не будет она с ними откровенничать, еще сглазят.

Они с Андреем Валерьяновичем провели отличный вечер.

4

Андрей Валерьянович представления не имел, кого приласкал, что вполне объяснимо его коротким знакомством с Катей. Он словно водил ладонями по большому теплому камню. Сравнение с куском горной породы, о который больно расшибаешься, Катю насмешило бы. Но Голубеву было не до смеха. Как этот валун оказался на его пути, на что он, не поймешь. Просто, разглядывая его вблизи и трогая, уносишься мыслями в никуда и то морщишься, то улыбаешься бесчувственным лицом. Он неподъемен, а обходить его долго и трудно. Вот и топчешься на месте, где не следовало бы останавливаться. Старику было невдомек, что с точки зрения молекулярного строения камень — самая пустая штука во Вселенной. Но сравнил молодую любовницу именно с этой твердой гробящей пустотой. Катя отдала Андрею Валерьяновичу все, что у нее было, — инициативу. В постели, финансах, уборке, готовке и развлечениях. Он полагал, что отказ от этого означает женскую покорность. Выяснилось — безответственность, которая жестка и очень травмирует, когда с ней соприкасаешься. Катя была гениальна в своем единственном дурном качестве. Не то чтобы держать за что-то ответ, она и браться за него не собиралась. Не знающий наказания и есть воплощенное наказание для знающего.

— Сам-то куда смотрел? Сам не маленький! Сам нарвался…

Андрей Валерьянович возненавидел слово «сам». Катя же полюбила. В сущности, два доверчивых человека, наперегонки бросившиеся к счастью, которое на самом деле только казалось счастьем, напоролись в рывке на то, за что боролись. И если бы не врачевали друг другу рваных ран в порядке честной небрезгливой взаимопомощи, сразу разошлись бы. Не лечиться у других, а умирать от осложнений. Ибо иных лекарей рядом все не случалось и не случалось.

Катя могла бы поклясться на Библии, что любит своего поджарого сероглазого Андрюшу сильнее, чем родителей, первого мальчика, Анну Юльевну и саму себя. Неплохо было бы ей еще выяснить, что такое любовь. Андрей Валерьянович, изучивший сей предмет, признавался себе, что Катю не любит. Тем не менее только он затрагивал почти сразу переставшую смущать разновозрастных любовников тему взаимности за столом и на прогулке, в кино и постели. Злился на себя, но отмалчиваться, подобно Кате, не мог. У кого что болит, тот про то и говорит, в общем. У подруги Андрея Валерьяновича в этом смысле был собственный недуг. Катя, считавшая, что у женщины нет проблем, которые нельзя было бы взвалить на мужчину, вменила в обязанность мужчине еще и благословлять свою ношу вслух. Млеть от восторга, выполняя приказы «юной леди». Она беззастенчиво превозносила свое появление в нудной судьбе Андрея Валерьяновича.

— Катенька, я бы только приветствовал твою самоуверенность, без нее в жизни никуда, не спи мы вместе, — старался осадить ее Андрей Валерьянович. — Если бы ты мне, слепому, читала вслух, я бы благодарил тебя с утра до ночи.

Между прочим, мог бы и куском попрекнуть, и кровом. Но Катя рядом с ним изумительно скоро забыла о возможности ткнуть в нос благодеянием. Хотя другие люди часто использовали ее в отношениях и Катя терпела, с Голубевым она взбрыкивала:

— Тебе, Андрюша, интим важнее, чем мне.

— Я постеснялся бы холодности в твои лета, — сердился Андрей Валерьянович.

— Ладно, на трахательном поприще ты великолепен, — сдавалась Катя.

— Какие, по-твоему, чувства испытывает к живущей с ним женщине импотент? — однажды самонадеянно проигнорировал дорогой комплимент Андрей Валерьянович.

— Благоговение, — не задумываясь, выпалила упрямица.

При этом вид у нее стал такой мечтательный, что Андрей Валерьянович расхохотался. Потом посерьезнел:

— Он ее ненавидит и презирает, милая.