Все мы творения на день и другие истории - [10]

Арабеск

Я был в недоумении. После пятидесяти лет практики я думал, что видел все, но никогда раньше новый пациент, входя в мой кабинет, не предлагал мне свою фотографию в расцвете юности. И я немного нервничал, когда эта пациентка, Наташа, крупная русская женщина лет семидесяти или около того, пристально смотрела на меня, в то время как я рассматривал фотографию красивой балерины в позе арабеск, величаво балансирующей на кончиках пальцев одной ноги, грациозно протягивая обе руки вверх. Я снова посмотрел на Наташу, которая сейчас уже не была такой стройной, но в ней осталась грация танцовщицы. Она, должно быть, почувствовала, что я пытался уловить в ней следы молодой танцовщицы, подняла подбородок и повернула голову, дав мне получше разглядеть ее профиль. Черты лица Наташи были загрубевшие: то ли от долгих русских зим, то ли от большого количества алкоголя. «Все равно она привлекательная женщина, хотя и не так прекрасна, как прежде», — подумал я, когда еще раз взглянул на фотографию молодой Наташи, чуда элегантности.

— Не правда ли, я была хороша? — застенчиво спросила она. Когда я кивнул, она продолжила: — Я была прима-балерина театра «Ла Скала».

— Вы всегда говорите о себе только в прошедшем времени?

Она откинулась назад.

— Какой бестактный вопрос, доктор Ялом. Очевидно, вы прошли курс дурных манер, обязательный для всех психотерапевтов. Но… — Она помолчала, взвешивая мой вопрос. — Возможно, это и так. Возможно, вы правы. Но вот что странно, в случае балерины Натальи, закончившей танцевать еще до того, как ей исполнилось тридцать — около сорока лет назад, я стала счастливее, гораздо счастливее, с тех пор, как перестала танцевать.

— Вы закончили танцевать сорок лет назад, и тем не менее здесь, сегодня вы входите в мой кабинет и предлагаете мне эту фотографию, словно вы молодая танцовщица. Словно бы вы должны чувствовать, что сегодняшняя Наташа меня не заинтересует?

Она помолчала, моргнула два или три раза, затем оглянулась на минуту, осматривая интерьер моего кабинета.

— Я видела вас во сне прошлой ночью, — сказала она. — Если я закрываю глаза, я все еще вижу этот сон. Я приехала к вам и вошла в комнату. Она была не похожа на эту. Возможно, это был ваш дом, и там было много людей, возможно, ваша жена и семья, и у меня в руках был большой холщовый мешок, набитый ружьями и приспособлениями для их чистки. Я могла видеть вас в углу, в окружении людей, и я знала, что это вы, потому что видела вас на обложке вашей книги о Шопенгауэре. Я не могла сделать ни шагу к вам или просто поймать ваш взгляд. Там было еще что-то во сне, но это всё, что я помню.

— А, и вы видите связь между вашим сном и тем, что вы показывали мне свою фотографию?

— Ружья означают пенисы. Я знаю это от длительного прохождения психоанализа. Мой аналитик сказал мне, что я использовала пенис как оружие. Когда я ссорилась с моим другом Сергеем, ведущим танцором в театре и позднее моим мужем, мне хотелось убежать, напиться, найти пенис, любой пенис — желательно, чтобы его владелец был случайный человек, — и заниматься сексом, чтобы ранить Сергея и почувствовать себя лучше. Это всегда срабатывало. Но ненадолго. Очень ненадолго.

— И какова связь между сном и фотографией?

— Тот же самый вопрос? Вы настойчивы? Возможно, вы намекаете, что я использую эту фотографию себя молодой, чтобы заинтересовать вас сексуально? Это не только обидно, но еще и не имеет никакого смысла.

Ее торжественный заход ко мне с фотографией в руке был загружен смыслом. В этом у меня не было сомнений, но я отложил это на время и вернулся к цели ее прихода.

— Пожалуйста, давайте теперь посмотрим причины, по которым вы обратились ко мне. Из вашего электронного письма я узнал, что вы будете в Сан-Франциско на короткое время и что есть чрезвычайно срочная необходимость встретиться сегодня и завтра, потому что, по вашим словам, вы почувствовали, что «потерялись за пределами вашей жизни и не можете найти дорогу обратно». Пожалуйста, расскажите об этом. Вы писали, что это был вопрос жизни и смерти.

— Да, это так ощущается. Это очень трудно описать, но что-то серьезное происходит со мной. Я приехала в Калифорнию с моим мужем Павлом, и мы занимались тем, что обычно делаем во время таких поездок. Он встретился с некоторыми важными клиентами, мы повидались с нашими русскими друзьями, съездили на машине в долину Напа, сходили в оперу в Сан-Франциско и ужинали в хороших ресторанах. Но почему-то в этот раз все было по-другому. Как бы это лучше сказать? По-русски это значит — отстра-ненно (она произнесла это слово по-русски). Я на самом деле не здесь. Ничего меня не трогает. Я как бы в изоляции; я чувствую, что это не Я здесь, не со мной все эти вещи происходят. Мне тревожно, я очень отвлечена от всего. И не могу хорошо спать. Я бы хотела, чтобы мой английский получше описывал эти вещи. Однажды я жила в США в течение четырех лет и брала много уроков, но мой английский по-прежнему кажется неуклюжим.

— Ваш английский вполне хорош, и вы отлично описываете, как вы себя чувствуете. Скажите мне, как вы это объясните? Что, вы думаете, происходит с вами?