Все краски ночи - [35]

Келвин шел за Меллором на безопасном расстоянии и в отличие от Кейт казался абсолютно спокойным и хладнокровным.

– Продолжай спускаться, – приказал он Меллору тем же спокойным, тихим голосом, каким говорил с ним до этого. Они прошли мимо нее вниз.

Через секунду Кейт пошла за ними. За это время Нина успела спуститься с чердака. Она двигалась очень медленно и при первой возможности схватилась за перила, а потом за дверной косяк. Она встретилась глазами с Кейт и сглотнула слюну.

– Я в порядке, – еле слышно сказала она. – Пойди помоги Келвину.

Кейт спустилась до первого этажа. Она увидела второго, Хаксли, лежащего на полу возле парадной двери лицом вниз, со связанными за спиной руками. Он был жив и пытался подняться.

– Я не могу забрать его и три сумки одновременно, – сказал Меллор.

– Тогда развяжи его. Он сможет идти. – Келвин держал ружье на плече.

Меллор развязал Хаксли и помог ему подняться на ноги. Хаксли качало. Голубые глаза его обожгли Келвина ненавистью, но напрасно – Келвин никак не отреагировал.

Меллор и Хаксли забрали свои сумки и чемодан Лейтона и вышли из парадной двери на крыльцо. Хаксли спотыкался и покачивался, но шел. Выйдя следом за Келвином на крыльцо, Кейт видела, как они погрузили багаж в «тахо», затем забрались на передние сиденья. Как раз перед тем, как Меллор завел двигатель, Кейт услышала слабый звук высоких детских голосов. Шейла с детьми возвращалась с прогулки. Если бы они вернулись на десять, нет, на пять минут раньше… Кейт бросило в жар от одной этой мысли.

Хаксли бросил из машины полный ненависти взгляд. Джип тронулся. Кейт и Келвин провожали его взглядом, пока он не скрылся из виду.

– Вы в порядке? – спросил он наконец, продолжая смотреть на дорогу. Кейт подумала, что эти двое могут вернуться.

– В полном порядке. – От шока голос ее сделался тонким и очень тихим. Кейт прокашлялась и повторила: – Я в порядке, но Нина…

– Я в порядке, – отозвалась Нина из дверей. Она по-прежнему была очень бледна, ее трясло, но теперь, чтобы передвигаться, ей не надо было ни за что хвататься. – Просто трясет немного. Они уехали?

– Да, – сказал Келвин. Он легко удерживал ружье в одной руке, ствол сейчас был направлен в землю. Келвин пристально посмотрел на Кейт. – Вы хорошо придумали приклеить марки вверх тормашками.

Значит, сработало. Ее жалкая попытка просигналить о помощи сработала!

– Я читала… Я читала, что перевернутый флаг – сигнал бедствия.

Келвин кивнул.

– Вы нервничали и дрожали. Я проехал по улице до дороги, потом вышел и вернулся пешком. Решил, что надо проверить, как у вас дела, и убедиться, что все в порядке.

– Я думала, вы не заметили.

Он посмотрел на конверты, помял их в руках, но даже глазом не моргнул, чтобы дать ей понять, что заметил.

– Я заметил.

Его спокойствие заставляло Кейт чувствовать собственную нервозность еще острее. Она посмотрела на Нину и увидела, что подруга тоже дрожит, как ни пытается взять себя в руки. Со сдавленным всхлипом Кейт уронила пистолет и крепко обняла Нину. Они прижались друг к другу в надежде найти поддержку; Кейт почувствовала руку Келвина на плече. Келвин обнимал их обеих за плечи и что-то тихо бормотал, наверное, какие-то слова, призванные их успокоить. Как будто она могла понять, что он говорит. Впрочем, слова не имели значения. Она успела отметить, что он все еще держал в руке ружье, и это ее действительно успокаивало. Долгое мгновение они стояли, прижавшись к нему и друг к дружке, черпая силы в его силе. В его живительной силе. Но тут Кейт услышала вопль Такера. Такер бежал к ним. Таннер несся следом.

– Мистел Халлис! Это лузье?

Детские голоса подействовали на нее отрезвляюще. Кейт стерла слезы, которые скопились под ресницами, и спустились с крыльца, чтобы обнять сыновей и прижать к себе.

Глава 9

Госс и Токстел ехали молча, пока не выехали на главную дорогу. Госс был бы не против молчать и дальше, потому что голова болела нещадно, но тот удар по голове не шел ни в какое сравнение с ударом, нанесенным его самооценке. Как, черт возьми, случилось, что какой-то мастеровой смог завалить его нот так, запросто?! Госс не помнил, чтобы что-то слышал, что-то видел до того момента, как голова его взорвалась болью и свет и глазах померк. Этот ублюдок, верно, дал ему по голове ружейным прикладом.

Самой лучшей чертой в Токстеле была молчаливость. Он не любил болтать попусту. Он не стал тратить времени на расспросы о том, что произошло с Госсом, потому что все было понятно и так.

Тошнотный ком подступил к горлу.

– Останови, – сказал Госс. – Меня сейчас вырвет.

Токстел вырулил на обочину и остановил машину. Два левых колеса «тахо» оставались на дороге, обочина была неширокой. И, когда Госс выбрался из машины, он едва не свалился в канаву или ров, как они его там называют. Хватаясь за машину, чтобы удержать равновесие, он кое-как добрался до заднего бампера и наклонился, вцепившись ладонями в колени. От такого положения голова загудела еще сильнее, а все деревья и прочая зелень начали медленно, тошнотворно вращаться.

Он слышал, как хлопнула водительская дверь. Токстел подошел к нему.

– Ты в порядке?