Всё изменяет тебе - [11]

Шрифт
Интервал

— А зря ты толковал им про недороды. Это им самим давно известно. Этим ты только масла в огонь подливаешь.

— Тогда я пригрозил им, что если еще хоть слово услышу, то кинусь к мистеру Пенбори за помощью. А они в ответ обложили меня вместе с мистером Пенбори самыми гнусными и непристойными словами. Я просто весь похолодел, услышав такую богомерзкую ругню из уст этих несчастных. А еще приятели! Потом этот верзила Льюис Хэмп- фрейс, он вчера был в их шайке за вожака, заявил, что им — де надоело все глубже вязнуть в долгах, которыми их опутали мистер Пенбори и я, и все это кончится тем, что они пустят красного петуха на поселковую ратушу, где секретарь, мистер Джервиз, хранит папки с долговыми расписками рабочих. Слыхал ты когда — нибудь такие разговорчики, арфист?

— Нет. Такие речи не для меня. Долги всегда бегут за мной по пятам, да никак не догонят. А я никогда не обращал на них внимания, даже на арфе им не подыгрывал. Да ты не унывай! — Мне захотелось приободрить Лимюэла, совершенно побелевшего от страха. — Ты не знаешь этих парней. Они ведь ради красного словца не пожалеют и родного отца. Болтовня о поджоге ратуши — это, конечно, чистое дурачество. Мало им показалось того, что они наговорили о нехватке хлеба, так они еще добавили. А что, Хэмпфрейс действительно верховод во всей этой заварушке?

— О нет!

Лимюэл и Изабелла еще плотнее придвинулись ко мне и с таким видом, что мне стало ясно: вот теперь — то мы подошли к самому главному! Я обрадовался, потому что мне до смерти хотелось спать.

— Хэмпфрейс — ничтожество, горлопан, послушный, как отмычка, — сказал Лимюэл. — Ни он и никто другой не посмел бы угрожать мистеру Пенбори или наскакивать на меня, если бы не Джон Саймон Адамс — тот, что тебе вроде как братом приходится.

— А ну — ка, расскажи мне о Джоне Саймоне. Да попроще. Говори только о нем и брось все эти присказки об аренде и мельниках. Джон в самом деле под кого- нибудь подкапывается?

— Да нет, арфист, что ты! Нет ему счастья здесь. Тоска берет его по вольным дням, которые он прожил вместе с тобой. От заводской жизни ему тошно, вот он и мутит. И только наделает кучу неприятностей всему Мунли и себе. Потолковал бы ты с ним, арфист. Увез бы ты его с собой в те места, где он родился.

— Почему же он сам не уехал, если он так несчастлив здесь?

— Давно бы его и след простыл, если бы не Кэтрин Брайер.

— А она кто такая?

— Баба, потаскуха.

— И притом бесстыдная! — перебила Изабелла, которая, как я понял, всем своим существом и сверх всякого смысла была восстановлена против этой Кэтрин.

— Джон Саймон никогда не был падок до женщин, — сказал я. — Значит, уж очень, верно, она ему приглянулась.

— Говорят, что она хоть кого приворожит, хотя, признаться, я никогда не мог понять ее прелести — потому, может быть, что я защищен от нее добродетельными мыслями. Кэтрин — мужняя жена…

— Где же ее муж? Почему он не борется с Джоном Саймоном за свою жену?

— Где уж ему, бедняге, бороться! Живет — то он под одной крышей с ними, но он и его мать, Элизабет Брайер, какие — то слепые, вроде юродивых, они все прощают. Дэви Брайер — он блаженненький. Кэтрин вышла за него, когда у нее даже своего угла не было. А теперь она открыто состоит в любовницах у Джона Саймона. Мистер Боуэн говорит, что если бы даже Джон Саймон и не отравлял душ человеческих и не науськивал рабочих на хозяев, то уж одного зла, что он причинил бедняге Дэви Брайеру, хватило бы, чтоб заклеймить его каиновой печатью.

— А кто такой мистер Боуэн?

— Священник новой церкви, подаренной нам мистером Пенбори. Как и ты, арфист, он человек с талантами, но сверх того еще и усердный страж, охраняющий нас от грехопадения.

— А что такое каинова печать?

— Вот этого — то священник не объяснил нам. Он был так разъярен тогда! Но одно можно было понять из его слов: печать эта покрывает Джона Саймона целиком, с ног до головы. Джон Саймон может беситься и богохульствовать сколько его душеньке угодно, он все равно обречен, как если бы сам дьявол пригвоздил его к преисподней. Потолкуй с ним, арфист. Объясни ему, что оставаться в поселке, где будущее не сулит ему ничего хорошего, 'просто безумие.

— Ну и артисты же тут у вас подобрались, Лимюэл: Пенбори, со своими вонючими чугунолитейными ямами, от которых копоть садится на души и небеса; Джон Саймон со своей шлюхой и душевным мраком; Боуэн, человек с талантами и владелец каиновых печатей; и дочка этого Ленбори — как бишь ее там?

— Элен. А ты откуда знаешь ее?

— Встретил на вершине холма. Она там сидела в лощинке и рисовала.

Лимюэл с женой обменялись взглядами и захихикали.

— О, это смелая и сильная девушка. И с ног до головы леди, настоящая леди, можешь не сомневаться.

— Насколько я успел ее разглядеть — девушка как девушка. Прощай, Лимюэл. Надеюсь, что Джон Саймон не долго еще будет мозолить вам глаза. Он уедет со мной на Север. Где он живет?

— Иди прямо через поселок, минуя домны. Потом по проселочной дороге поднимись по склону холма, пока не дойдешь до кучки из четырех домов. Стоят они квадратом. В первом из них слева ты найдешь Джона. Большое тебе спасибо, арфист, и да поможет тебе бог образумить Джона Саймона.


Рекомендуем почитать
С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.


Терпеливый Арсений

«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».


От рассвета до заката

В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.


Жук, что ел жуков

Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.