Все или ничего - [25]

Что удивляло ее, так это их реакция. Люсьен, конечно же, посмотрел на нее на следующее утро с оттенком сожаления, но все остальные относились к ней с удивительной мягкостью. Они старались не мешать ей, приносили кофе и чай со свежеиспеченными булочками, в то время как обычно она только хватала что-нибудь на бегу. Линда совершила для нее неслыханное благодеяние, абсолютно ни о чем не спрашивая и выручая тогда, когда Брайони что-то забывала. Они предупредительно сами сообщали ей то, чем обычно приходилось заниматься ей самой, например, новости о том, что в последней партии омары намного крупнее и свежее, что запас дров истощается быстрее, чем предполагали, и так далее. То есть они относились к ней с такой заботой и вниманием, что она была просто поражена и не смогла не поделиться этим с Грантом, когда выдалось несколько свободных часов.

Он лукаво посмотрел на нее.

— Не вижу в этом ничего удивительного. Они восхищаются тобой и уважают тебя.

— Но они относятся ко мне так, будто я инвалид.

Грант взял ее за руку и заставил сесть рядом с собой; прошло три дня с тех пор, как она впервые отдалась ему, и сейчас они только что поужинали раздельно. Она с новой группой гостей, а он один в своем домике, что было отражением того, как они провели все эти дни: она, работая как обычно, а он, занимаясь новым проектом. Собирались они вместе только после ужина. Такой порядок вещей начинал беспокоить ее, и не только потому, что один мимолетный взгляд на Гранта заставлял трепетать все ее существо, но также потому, что грозил перейти в новый образ жизни.

Она пролежала с открытыми глазами всю прошедшую ночь после того, как он ушел от нее, обуреваемая двумя мыслями — одна касалась этого самого порядка, а другая — кстати, потребовалось время, чтобы эта мысль оформилась у нее в голове, — была связана с зарождавшимся разочарованием в работе. Разочарование это было вызвано тем, что все, что ее окружало, было не ее; по сути, очень немногое принадлежало ей лично. Она всегда жила в чужих квартирах и, хотя ее комнаты в Хит-Хаусе были очень хорошими и удобными, такими их сделали другие, а она к этому не имела отношения.

Брайони сжала кулаки, когда ей стал понятен скрытый смысл всего этого… Она мечтала о доме, единственном в своем роде, который значил бы для нее больше, чем просто кирпичи и раствор. Другими словами, она мечтала о доме, в котором стала бы жить с мужем, а со временем и с детьми, и ничего не могла с собой поделать. Наверное, это общая судьба, и она, эта мечта, обволакивает тебя, проникает в тебя, когда ты любишь, вот и все.

Вот так, в темноте, Брайони разговаривала сама с собой. Она всегда считала себя деловой женщиной, которая может сойти с ума, занимаясь лишь детьми и домом. Она один раз даже подумала и сейчас почему-то вспомнила об этом, что из нее получилась бы хорошая жена-помощница для богатого человека — с парочкой владений она управилась бы играючи.

Затем ее мысли переключились на другое. Всегда ли у них с Грантом Гудманом все будет так, как есть? Смогут ли они проводить время где-нибудь в другом месте, где не будет работы и где они будут вместе и ночью и днем? Может, им удастся слетать куда-нибудь, где их никто не знает, или вместе провести отпуск? Позволит ли он ей когда-нибудь встретиться с его детьми?..

Обо всем этом она думала, сидя на кушетке напротив камина после ужина, когда Грант обнял ее.

— Они относятся к тебе так потому, — спокойно сказал он, — что в тебе сейчас есть что-то такое, что камень расшевелит.

Брайони прильнула к нему.

— Мне кажется, в этом есть и твоя заслуга, — отметила она, пробудившись наконец от своих мыслей.

Он поцеловал ее в макушку.

— Нет, вернее небольшая.

— По-моему, ты скромничаешь.

В его голосе послышались веселые нотки:

— Я стараюсь быть скромным, но ведь я работаю с чистым золотом.

— Интересная аналогия, — медленно проговорила Брайони и подняла голову, чтобы заглянуть ему в глаза. — Что ты имеешь в виду?

Грант прищурился, но не стал объяснять. Вместо этого он спросил:

— Я тебя чем-нибудь обидел?

— Не знаю… Вернее, знаю, — поправилась она и поморщилась. — Не очень-то лестно, когда тебя сравнивают с металлом, пусть даже с драгоценным.

— Извини, — серьезно сказал он. — Я хотел сказать, что любить тебя и заставлять выглядеть так, как ты выглядишь, не моя заслуга, это заложено в тебе. Ты искренне радуешься и искренне любишь.

У Брайони перехватило дыхание.

— Неужели это так заметно? — прошептала она и осеклась. — Я хотела сказать…

Он слегка коснулся ее лица, но неожиданно глаза его стали непроницаемыми.

— Ты мне как-то сказала, что я заставил тебя почувствовать себя живой, это заметно и…

Она быстро заговорила, перебив его:

— И углы, возможно, немного сгладились. Я рада, что про меня больше нельзя сказать, что я вот-вот пну ногой стиральную машину. — Брайони с усмешкой высвободилась из его объятий, подошла к камину и подбросила туда парочку поленьев.

Грант Гудман наблюдал за тем, как она грациозно согнулась, а затем выпрямилась, и изящный изгиб ее спины, талии и бедра четко обозначились сквозь мягкую шерсть платья цвета слоновой кости, которое было на ней. Затем она обернулась, и взгляды их встретились, но Брайони вновь не смогла прочесть того, что было в его глазах.