Всё хорошо! - [5]

Вот бы сесть в поезд и поехать в Магдебург! Я помнила город, где родилась, только по рассказам мамы. Интересно, почему военные всегда женятся на учительницах? Она умерла давно, двенадцать лет назад. Отец сразу как-то сник и редко уезжал с дачи. Выбирался только в Академию, где продолжал преподавать до последнего дня. Даже учебник написал — «Фортификация и военная инженерия». Наверное, жалел, что у него нет сына, чтобы по его учебнику учился. Я ездила к нему каждый выходной, мы вместе сажали цветы и овощи, собирали урожай, а зимой смотрели мамины альбомы с фотографиями и открытками. На фотографиях были мы, а на открытках — Магдебург. Мне он всегда казался волшебным пряничным домиком, в котором живут аккуратные фрау и предупредительные герры. Все они непременно милы и прекрасно одеты, как люди на старых немецких почтовых карточках… Нет. Пусть остается таким, как я помню.

Пока я смотрела на собственное отражение в зеркальной поверхности вокзала, рядом возник нищий. Настоящий, как в Москве. Он что-то оживленно говорил, обдавая пивным перегаром, размахивая руками в рваных перчатках. Я растерянно улыбалась идиотской улыбкой глухонемого. Наконец до него дошло, что красноречие потрачено зря, и он злобно посмотрел на меня. Не понимаю, как европейцы определяют национальность. Даже когда мы путешествуем с Тонькой, одетой в «Прада» и «Валентино», все равно не ошибаются. Вот и этот привокзальный бродяга нацелил на меня палец и провозгласил: «Руссиш швайн», — презрительно развернулся и заковылял в сторону высокого мужчины в темном драповом пальто.

Настроение было испорчено. С ужасом осознав, что еще мгновение, и нищий бы услышал в ответ: «Гитлер капут», — я поплелась к останкам Берлинской стены, отмечавшей двадцать вторую годовщину своей кончины. Я шла через газон, некогда бывший частью погранзоны, и ощущала, что в спину мне смотрит жерло пулемета со ставшей музейным экземпляром сторожевой башни. Сколько же поколений должно поменяться, чтобы это жерло перестало дымиться? Чтобы за радушием хозяев не угадывалось едва сдерживаемое желание выпустить в гостя всю обойму комплиментов, в которой метафора сегодняшнего бродяги была бы самой безобидной. Может быть, именно поэтому отец так и не решился вернуться сюда? Может быть, и мне не стоило приезжать? И о каком Зигги может идти речь? От этой мысли паук в голове сжался и с позором покинул помещение. На душе неожиданно стало легче. Я дошла до отеля.

— Мэри, куда вы исчезли? Я повсюду вас ищу! Уже пора в театр!

Это был Марио Бонетти, давний знакомый Антонины. С его клиникой у нас был контракт, согласно которому мы отправляли к нему в Италию всех пациенток, желающих потратить деньги, для лечения или родоразрешения. Марио был красавцем без возраста. Костюм в мелкий рубчик, яркий шейный платок, кожаное пальто. Он, как всегда, пребывал в отличнейшем настроении, которое ничто не могло испортить.

— Одевайтесь, пожалуйста, я вас подожду!

* * *

Инженер Зейс приехал в Берлин к ночи. Восемьсот километров «кайен» пробежал за шесть часов. Он не стал искать «Грюнпаркотель», а привычно поселился в «Рамаде» — на Александерплатц, на углу Унтер-ден-Линден. Спать он не ложился. Сходил в казино, посмотрел телевизор, даже пробовал читать. Рано утром он позвонил в Ассоциацию перинатологов и, представившись, попросил внести его в списки слушателей симпозиума. Компанию заинтересовали возможности сотрудничества в плане создания высокотехнологичного оборудования для родильных домов. В секретариате были несколько обескуражены, но в списки внесли — при условии оплаты регистрационного сбора. Гарантировав оплату, Зейс отправился в конференц-зал музея Берлинской стены. Странный вкус у этих перинатологов.

Тонны воспоминаний взгромоздились на ссутулившиеся от бессонницы плечи инженера. Стряхнув назойливых пассажиров и расправив плечи, он прибыл к месту дислокации задолго до начала и занял стратегическую позицию за дальней колонной. Женщину он узнал мгновенно. Она была примерно его лет, может, чуть-чуть моложе. Одета просто, но стильно. Держалась несколько скованно, но, едва начала выступление, преобразилась. Было очевидно, что говорит о том, что хорошо знает и любит. Он почему-то почувствовал гордость за нее, хотелось пожать ей руку, сказать что-нибудь приятное. Однако плечи Зейса снова ссутулились, какие-то недобрые предчувствия рассаживались на них, как вороны на голых ветках вяза за окном. Он наконец разглядел лицо — брови домиком то и дело взлетали на лоб, руки касались пышных волос, аккуратный нос гордо поддерживал прозрачные очки для чтения, а в зеленых глазах плясали солнечные зайчики. Она была абсолютно настоящая и живая.

После очередного перерыва, который Зейс провел за все той же колонной, женщина внезапно оделась и куда-то пошла. Инженер решительно направился за ней. Шагала она быстро. Яркая зеленая шубка из дешевого стриженого меха летела по ветру, точно заблудившийся лист клена. Он то пропадал в водовороте курток и воротников, то выныривал снова. Зейс не мог угадать, куда же она идет. Было похоже, что лист доверился порывам ветра и двигался в потоке воздуха, не заботясь особенно о конечной точке пути. Сначала он хотел подойти, но они уже достаточно далеко отодвинулись от начальной точки, и было бы сложно объяснить случайную встречу в карусели улиц. Уйти тоже не мог. Приклеился взглядом к кленовому листу, точно паук, что увяз в кленовом сиропе.