Всё хорошо! - [4]

Шрифт
Интервал

Тут его обычно будила жена. Зейс вставал, выпивал стакан воды и возвращался. Тогда начиналась вторая серия.

Действие происходило в незнакомой комнате, то ли в номере отеля, то ли в чужом доме с безликой, казенной обстановкой. На стуле сидела женщина. Она сидела боком, лицо закрывали пышные темные волосы. Сидела очень прямо, было видно, как напряжены мышцы спины и рук. Вокруг была тишина, густая, как сметана. От этого было трудно дышать. Женщина медленно поднимала руки, откидывала волосы, но он все равно не мог разглядеть ее лица. Медленно-медленно она опускала нервные кисти от головы к шее, ее пальцы, точно лапки паука, перебирали пряди волос, спускались на грудь, неуверенно тычась, находили верхнюю пуговицу темно-синего трикотажного жакета и расстегивали ее. Потом лапки переползали к следующей пуговице, все ниже, ниже, и наконец, синяя шкурка начинала слезать с плеча. Тишина все густела: из сметаны она превращалась в масло, потом в замерзшее масло, потом цементировалась и каменела. Вместе с ней каменел воздух. Когда шкурка падала на пол, воздух окончательно превращался в камень. Зейс стучал по нему кулаками, пинал и крушил плечом. Ничто не помогало. Каменный воздух заполнял бронхи, трахеи, легкие, и он задыхался.

В этот момент жена будила его во второй раз. Инженер судорожно шевелил посиневшими губами, хватался за горло и долго кашлял. Потом вставал, выпивал стакан воды и шел в кабинет. Иногда он думал: а если попробовать еще раз заснуть, может быть, в следующем сне удастся узнать, что это за женщина? И кто уезжал в том поезде? Но он не решался. Поэтому садился за компьютер и, от нечего делать, бродил в ночи по страницам виртуальных миров. Однажды он забрел на сайт знакомств. Что его заставило зарегистрироваться и разместить фотографию? Бог весть, но почему-то после этого инженеру стало легче. Сны стали сниться реже, и он иногда даже переставал слышать опасный присвист.

На его страницу заглядывало много женщин. Некоторые посылали смайлики, другие подмигивали, а иные предлагали встретиться и отправляли номера телефонов. Зейс никому не отвечал. Он заходил на все страницы, читал про пристрастия и увлечения, смотрел фотографии и удивлялся. Оказывается, вокруг кипела жизнь. Будто он нашел в лесу муравейник и расковырял его палочкой. В обнажившихся недрах миллионы насекомых жили своей, неведомой ему жизнью. Хотелось заделать пробоину, но чужая жизнь завораживала, приковывала к себе, не отпускала.

Так у инженера появилось новое увлечение — он стал завсегдатаем сайта, его рейтинг вырос, писем с каждым днем приходило все больше. Зейса это не пугало. Минимум раз в неделю у него была целая ночь, чтобы их читать. И вот однажды пришло подозрительное письмо от странной посетительницы. На ее страничке не было ничего, кроме групповой фотографии женщин в белых халатах — может, врачей, а может, рабочих на химическом производстве. Имени тоже не было — стоял аватар Lonely, одинокая, значит. В письме сухо и по-деловому назначалась встреча в Берлине. Lonely сообщала, что она из России, врач с какой-то странной специализацией, приедет в следующий понедельник на симпозиум, на три дня. Здесь же было название и адрес отеля. Больше ничего. Даже возраста, даже описания внешности. Ох уж эти русские! Инженер посмеялся про себя над наивностью и самоуверенностью одинокой докторши и решил, что тема исчерпана.

Однако в субботу ему снова приснился сон про тишину. Пришлось будить компьютер. Тут-то он и получил очередное письмо от Lonely. В нем была программа симпозиума и фотография темноглазой женщины средних лет с пышными волосами и мягкой улыбкой. Она сидела на стуле вполоборота — спина напряжена, а руки откидывают прядь волос. Женщина была одета в синий трикотажный жакет. Внизу стояла подпись: «Masha». Стало трудно дышать.

В воскресенье инженер Зейс не стал навещать родственников. Он взял собаку по кличке Гектор и поехал в лес. Там он долго гулял по замерзшим дорожкам, пока не нашел муравейник. Муравьи не спали, чинили очередную пробоину. Он наломал еловых веток, прикрыл поврежденный правый фланг, подумал, наломал еще веток, прикрыл весь муравейник и вернулся домой. Там он собрал чемодан, написал письмо в офис и записку жене, сел в сверкающий «Порше Кайен» и вбил в навигатор новый маршрут. Он ехал в Берлин.

* * *

Берлин был прекрасен. Он пах властью и деньгами. Но запах был не такой резкий, как в Москве. Облагороженный французскими духами и осмысленный немецкой философией, запах превратился в сложный аромат, где присутствовали напряженные нотки политических интриг, пронзительные — исторической перспективы и завораживающие — роскоши и окультуренности пространства. Пространства было много, Берлин знаменит парками, здесь даже есть лес в центре города.

Я решила пройтись пешком до Унтер-ден-Линден и, конечно, заблудилась. Приближалось Рождество. Город был украшен падающими голубыми огнями, зелеными елками с красными шарами и множеством разнообразных медведей. Наверное, потому что этот зверь красуется в гербе города. А может, медведи до сих пор живут в городском лесу? Я дошла до Банхоффа, посмотрела на новое стеклянное здание самого большого в Европе вокзала и вспомнила отца. Он так хотел съездить в Берлин, но что-то словно не пускало. Умер совсем недавно, года еще не прошло. Не болел, не жаловался, будто получил приказ и скончался в одночасье.


Рекомендуем почитать
Азарел

Карой Пап (1897–1945?), единственный венгерский писателей еврейского происхождения, который приобрел известность между двумя мировыми войнами, посвятил основную часть своего творчества проблемам еврейства. Роман «Азарел», самая большая удача писателя, — это трагическая история еврейского ребенка, рассказанная от его имени. Младенцем отданный фанатически религиозному деду, он затем возвращается во внешне благополучную семью отца, местного раввина, где терзается недостатком любви, внимания, нежности и оказывается на грани тяжелого душевного заболевания…


Чабанка

Вы служили в армии? А зря. Советский Союз, Одесский военный округ, стройбат. Стройбат в середине 80-х, когда студенты были смешаны с ранее судимыми в одной кастрюле, где кипели интриги и противоречия, где страшное оттенялось смешным, а тоска — удачей. Это не сборник баек и анекдотов. Описанное не выдумка, при всей невероятности многих событий в действительности всё так и было. Действие не ограничивается армейскими годами, книга полна зарисовок времени, когда молодость совпала с закатом эпохи. Содержит нецензурную брань.


Рассказы с того света

В «Рассказах с того света» (1995) американской писательницы Эстер М. Бронер сталкиваются взгляды разных поколений — дочери, современной интеллектуалки, и матери, бежавшей от погромов из России в Америку, которым трудно понять друг друга. После смерти матери дочь держит траур, ведет уже мысленные разговоры с матерью, и к концу траура ей со щемящим чувством невозвратной потери удается лучше понять мать и ее поколение.


Я грустью измеряю жизнь

Книгу вроде положено предварять аннотацией, в которой излагается суть содержимого книги, концепция автора. Но этим самым предварением навязывается некий угол восприятия, даются установки. Автор против этого. Если придёт желание и любопытство, откройте книгу, как лавку, в которой на рядах расставлен разный товар. Можете выбрать по вкусу или взять всё.


Очерки

Телеграмма Про эту книгу Свет без огня Гривенник Плотник Без промаху Каменная печать Воздушный шар Ледоколы Паровозы Микроруки Колизей и зоопарк Тигр на снегу Что, если бы В зоологическом саду У звериных клеток Звери-новоселы Ответ писателя Бориса Житкова Вите Дейкину Правда ли? Ответ писателя Моя надежда.


Наташа и другие рассказы

«Наташа и другие рассказы» — первая книга писателя и режиссера Д. Безмозгиса (1973), иммигрировавшего в возрасте шести лет с семьей из Риги в Канаду, была названа лучшей первой книгой, одной из двадцати пяти лучших книг года и т. д. А по списку «Нью-Йоркера» 2010 года Безмозгис вошел в двадцатку лучших писателей до сорока лет. Критики увидели в Безмозгисе наследника Бабеля, Филипа Рота и Бернарда Маламуда. В этом небольшом сборнике, рассказывающем о том, как нелегко было советским евреям приспосабливаться к жизни в такой непохожей на СССР стране, драма и даже трагедия — в духе его предшественников — соседствуют с комедией.