Все грехи мира. Книга III - [25]

И тем не менее Джордж Гастон очень хорошо работал и без преувеличения, этот человек заслуживает отдельной книги. Но расследование убийства четы Кобл явилось таким этапом его карьеры, которым он вряд ли стал бы гордиться и о котором спустя годы не желал вспоминать лишний раз. По мнению автора, шериф прекрасно понимал, что Джеймс Уилсон не убивал Арчи и Нетти Кобл, но в какой-то момент Гастон утратил возможность влиять на расследование. Скорее всего, на логику событий повлияла совокупность причин, которые условно можно назвать «политической целесообразностью». Причины эти могли быть самого разного порядка, например, выборы в парламент штата [либо на иные выборные должности, в т.ч. и самого окружного шерифа], необходимость формального соблюдения норм уголовного законодательства, желание неких должностных лиц «наложить лапу» на немалый премиальный фонд и т. п. Мы не знаем, что повлияло на решимость властей назначить бедолагу Уилсона «крайним», но он был назначен и ему предстояло испить сию горькую чашу до дна.

Суд начался 4 октября 1911 г. с весьма долгого и конфликтного отбора членов жюри. Значительное количество кандидатов настаивали на самоотводе, можно не сомневаться, что общественное мнение относилось к судебному процессу неоднозначно. И это не обычный литературный трюизм, а вполне точное отражение реалий тех дней – значительная часть общественности действительно считала обвиняемого невинной жертвой, угодившей в юридическую ловушку. Достаточно сказать, что железнодорожные рабочие объявили о сборе средств на поддержку детей Уилсона и оплату его адвокатов – это если и не уникальный случай в криминальной истории Америки, то во всяком случае, очень редкий.

Всякий суд начинает рассмотрение дела по существу с установления личности подсудимого и традиционного обращения судьи к обвиняемому с вопросом, ознакомился ли тот с обвинительным заключение, понимает ли в чём его обвиняют и признаёт ли свою вину? Вопросы эти очень просты, следуют один за другим и предполагают лаконичные ответы, обвиняемый ничего объяснять не должен и углубляться в логические дебри ему в те минуты незачем. Когда эти вопросы были заданы Джеймсу Уилсону, тот, поднявшись со своего места, ответил, что обвинительное заключение прочёл, выдвинутые обвинения понимает, но виновным себя не признаёт, потому что его загипнотизировали.

Уже одна эта фраза заставляла напрячься в ожидании конфликтного процесса. Так, в общем-то, и получилось. Ситуацию в значительной степени запутывало то, что многие свидетели говорили совсем не то, чего от них ожидала сторона, вызывавшая их для дачи показаний, то есть, проще говоря, имел место неоднократный отказ от ранее сделанных утверждений и заявлений. Выглядело это примерно так: жена Уилсона подтвердила, что ранее говорила шерифу и дежурному судье, будто муж признавался ей в убийстве. Но на самом деле он ей не признавался, она лишь неправильно его поняла и сейчас сознаёт, что неверно истолковала его слова…

10 октября частный детектив Сандаски (Sandusky) из детективного агентства «Burns agency» во время перекрёстного допроса не подтвердил, будто Уилсон сразу же после ареста сознавался ему в убийстве супругов Кобл, хотя обвинение настаивало на том, что такое признание имело место. Когда детектива спросили, говорил ли Уилсон о том, что ничего не помнит о ночи убийства, Сандаски также ответил отрицательно. То есть на два противоположных по смыслу вопроса от дал отрицательные ответы. Тогда детектива спросили, о чём вообще говорил Уилсон после заключения в тюрьму, и Сандаски, философски поглядев в потолок, заявил, что тот ничего не говорил… Вот такой рассказ прозвучал из уст важного свидетеля обвинения!

В тот же день давал показания другой важный свидетель обвинения – детектив Рино (Ryno) из Департамента полиции Сиэттла. Он в целом подтвердил слова Сандаски – признания в совершении убийства он от Уилсона после ареста не слыхал, тот выглядел подавленным и просто молчал. Когда судья, решивший лично допросить детектива, спросил его, почему же тот решил, что Уилсон действительно виновен в том, в чём обвинила его жена, детектив не моргнув глазом, брякнул, что, мол-де, совесть подсказывает, что этот человек убийца.

Ну что тут скажешь? Серьёзная аргументация чувствуется в словах полицейского!

На следующий день показания давал тюремный конвоир Хоппс (Hoppes), под надзором которого Уилсон находился с первого дня пребывания под стражей. Хоппс наконец-то подтвердил то, что обвиняемые в первые дни заключения признавался в совершении убийства. Ну ещё бы он это не подтвердил! – окружная тюрьме находилась в ведении службы шерифа, так что зарплата свидетеля напрямую зависела от того, насколько уверенно тот поддержит «генеральную линию партии». Хоппс был обстоятельно допрошен о поведении Джеймса Уилсона в тюрьме, в т.ч. и о симуляции им буйного помешательства. Рассказ свидетеля оказался настолько ярок и живописен, что судья постановил изъять из стенограммы суда этот фрагмент его показаний, дабы не травмировать впечатлительных читателей, которым, возможно, довелось бы этот документ прочесть.