Все, что шевелится - [104]

– Вака-хико! Вака-хико! – скандировал совет. Послали за Юнцом. Тот явился с оленьим луком и по-особенному оперёнными стрелами. Вежливо поклонился и с любопытством уставился на членов совета. Зачем, мол, звали?

– Знаешь ли… – принялся мямлить стратег, – мы тут посовещались и… мм-э… подумали… Решили, что против О-кунинуси следует выставить другого колдуна. Такой колдун у нас есть, и имя ему – Такэмикадзути.

– А я при чём? – вежливо улыбнулся Вака-хико.

– Но перед… э-э… поединком нужно заслать в котловину гонца…

– Так засылайте.

– Долго перебирали мы разные кандидатуры, вот… Но никак не могли найти… э-э… подходящей. То стар, то родом незнатен, да… И… и…

– И выбрали?

– И выбрали… Тебя!

– А почему меня? – искренне удивился Юнец (он и вправду был самым юным, на год моложе Сусаноо, которому едва исполнилось семнадцать).

– Потому что ты молод и сын полковника Ама-цукунидама. Благородных… э-э… стало быть, корней.

– Что-то в последние годы не часто вспоминали моё происхождение! – ухмыльнулся Вака-хико.

– Кровь, она… себя покажет! – мудро, но непонятно высказался стратег.

– И что же мне делать? Спуститься вниз и показать свою кровь?

– До этого, надеюсь, дело не дойдёт. Ступай в котловину, сынок, – сказал полковник, – отыщи О-кунинуси Джору и договорись, чтобы встретился он в честном поединке с нашим бойцом – Фуцу. Схватка должна происходить у нас на глазах, чтобы мы убедились – ведётся она честно. Мы же, со своей стороны, заверяем, что не станем спускаться с перевала, пока не узрим результата поединка.

Последнего можно было и не говорить. Не нашлось бы сейчас, наверное, ни в одном племени ни одного бойца, который захотел бы спуститься в котловину. Все были слишком напуганы гостями из страны мёртвых.

– Переговорю я с ним, а что дальше? – спросил Юнец.

К удивлению присутствующих, он ни словом, ни жестом не выказал протеста против возложенной на него миссии. Словно был таким уж бесстрашным, что не верил ни в смерть, ни в проклятия.

– А дальше возвращайся и… э-э… сообщи нам о результатах.

– Ладно, схожу. А когда идти?

– Да лучше всего – прямо бы сейчас, – решил полковник.

– Тогда я пошёл, – сказал Вака-хико и вправду пошёл.

Закинул лук за спину и двинулся вниз по дороге. Никакое жёлтое облако на него не падало, и туман снизу не поднимался. Совет и многочисленная толпа зевак стояли на гребне склона и следили за его удаляющейся спиной. Когда он проходил полями, жнецы поднимали головы и вежливо раскланивались с посланцем, а затем снова брались за серпы и аккуратно, чтобы не стрясти зерно на землю, подрезали стебли созревшей пшеницы. У околицы его встретили бабы, переговорили и увели в решётку улиц. Гонец скрылся за конусами юрт и больше не показывался.

Поручение у него, по мнению полковника и совета, было пустяковым, так что они ожидали: Вака-хико вот-вот появится, прямо сейчас. Когда солнце стало клониться к горам, а Юнец так и не показался, они занервничали, но не очень. Решили, что к ночи точно будет. Выкатился месяц, кося серпом зёрна звёзд, но от Вака-хико не было ни слуху ни духу. И наутро весточки от него не поступило, и на второе…

Что могло приключиться с посланцем? Если его убили, то могли бы, по крайней мере, выставить труп на всеобщее обозрение. Тогда хоть как-то прояснилась бы позиция О-кунинуси: переговоров он не желает и убьёт всякого, кто сунется в его границы. А тут все томились от неопределённости. Не знали, что и подумать.

Прошло семь дней. Жнецы за это время собрали урожай и принялись свозить его в амбары – длиннющие дощатые сараи, построенные чуть в стороне от жилищ. Идзанаки дни напролёт напряжённо думал, что же предпринять, как узнать о судьбе гонца. Наконец додумался. На рассвете восьмого велел принести в его походную юрту мудрого говорящего ворона. До полудня обучал фразе: «Почему восемь дней не возвращаешься, не докладываешь, Вака-хико?» Мудрая птица такую простую фразу запомнить не смогла, твердила как дура: «Скоро каркнешь, Како-каро?» Пришлось смириться с такой постановкой важного вопроса. Ворона запустили, самые зоркие разведчики следили за его полётом и доложили полковнику, что птица опустилась среди юрт, но, куда именно, они, разведчики, сообщить не могут.

Ворон вернулся на рассвете и принёс первую и последнюю весточку от Юнца. Но то ли птица перепутала слова, то ли сам Вака-хико не подумал, что его сообщение двусмысленно, звучало оно так: «Скоро крякну, Како-каро».

– Вот-вот сообщит, – перевёл стратег.

– Нет, скоро помрёт, – высказал другую точку зрения средний брат – Цукуёми.

Судили да рядили, а потом решили, что терять нечего, и отправили в котловину давно уже дожидающегося своего часа Фуцу. Тот неторопливо спустился, дошагал до околицы и стал там, понимая, что сейчас сверху за ним следят затаив дыхание тысячи его соратников, близких, родных и просто сочувствующих. Когда из-за конусов юрт показалась процессия, в одном внешне не примечательном человеке из толпы Сотон узнал племянника. Сердце-вещун подсказало.

– Он! Самозванец Джору!

– Который? – спросил полковник.

– Вон-вон-вон!

А который из них – вон? Пришельцы таращили узкие глаза, стараясь не пропустить ни малейшей подробности. Узрели, как картинно Такэмикадзути извлёк меч из ножен и воткнул его рукоятью в дно Иркута. Плескались волны, и создавалось полное впечатление, будто меч плывёт по воде остриём вверх. Фуцу не спеша вошёл в реку и уселся на остриё. И не просто так сел, а ещё и вертелся (в штаны под задницу предварительно была засунута сковородка).