Всё, что должно разрешиться… Хроника идущей войны - [71]

— И ещё такая проблема, — заторопился мэр, он же танкист. — Не могу уже неделю её решить. У меня диверсанты с той стороны две опоры подорвали на нейтральной территории. Без ОБСЕ я туда не запущу людей.

— Берёшь наших спецов, этих лопухов ОБСЕшных, используешь их как живое прикрытие — и чи́ните опоры.

Захарченко и Сурсяков простились по-свойски, в какой-то своей, не похожей на поведение известных мне российских чиновников, манере. Порешали дела — и разъехались. Деловые ребята, совсем только, судя по всему, без денег — с бюджетами, которые обеспечивают пока самое необходимое. Ну, вы понимаете: главе городка дали «Ниву» — потому что у него никакого другого транспорта нет. Хоть белая рубашка есть. И то, наверняка, одна.

— Все кадровые назначения — это ваша работа? — спросил я у главы. — Российский президент привёл из своих служб очень много народу. А у вас есть круг общения из прошлой жизни?

— Из прошлой жизни мне не стоит кого-то приводить, — снова то ли пошутил, то ли всерьёз ответил Захарченко. Я уточнять не стал, что он имел в виду.

— И Сурсякова знаете с войны?

— Это мой одногруппник. Я с ним вместе учился.

— Он себя уже в группе как-то проявлял?

— Да раздолбай он был. У нас вся группа такая была.

— Александр Владимирович, вы только студентам под камеры не говорите больше, что вы были самым большим раздолбаем в этом городе, — рискнул я, в мягкой форме, дать совет.

— Раздолбай — самые важные люди, когда идёт война. Когда войны нет, они не нужны. Но Сурсяков — реально особенный на всю голову. Он, чтобы воевать, себе у луганчан танк купил.

— Какой?

— Т-72.

— За сколько?

— За 250 тысяч.

— Шоб я так жил, — хлопнул я по столу ладонью. Теперь история с отсутствием машины у главы Тельманово приобрела новый контекст: автомобиля он не имел, зато у него был танк: которым он, к тому же, умел пользоваться по назначению. Про министра налогов и сборов в команде Захарченко рассказывали, что первый раз он собирал налоги, заявляясь к должникам на БТР. Похоже, танк Сурсякову ещё может пригодиться.

— Приезжай, тоже будешь так жить, — сказал Захарченко, по-прежнему очень серьёзно. — Видел, у меня БТР во дворе стоит? Знаешь, сколько он стоит?

— Он тоже купленный?

— Ну да, в Луганске купили.

— У них там что, магазин в Луганске?

Ответа не последовало; глаза у Захарченко были очень весёлые.

— Знаешь, какая херня получается, я честно скажу, — с раздражением говорит Захарченко. — Я одну вещь понять не могу: а нахера мы вообще воевать пошли? Чтоб про нас потом сказали, что мы какие-то там временщики, что мы воры? Ради этого мы, что ли, пошли? Если я до войны нормально себя чувствовал, и в любой стране мира мог жить спокойно? Если я потом тратил свои личные деньги на революцию — в апреле, марте: форму, жратву, денежное довольствие — я всё же со своих платил! Потом только стали какие-то другие деньги появляться. Но я до сих пор на многое трачу своё — из того, что до войны заработал… А мне, представь, предлагают деньги, чтоб я завод отдал кому-то. Да хер вам. В отличие от тех, что такое предлагают, я понимаю, что на тот свет отправишься в чём тебя похоронят — больше ты ничего не заберёшь.

— Так они не понимают, что такое «тот свет», — сказал я.

— А я понимаю, — сказал Захарченко.

— Они же бессмертные все, им пофигу, — сказал я.

— На кусок хлеба, кусок мяса и бутылку водки денег я себе заработаю всегда. Жена будет нормально одета, обута, дети будут расти. Буду жить нормально, павлины будут бегать. Но… мне кажется, что тут самое страшное другое, — Захарченко смотрит своими вдруг белеющими глазами. — Тут третья мировая может начаться. И если мы дадим слабину сейчас — нам потом не простят. Люди не простят, наши небесные ангелы не простят, никто не простит. Донбасс надо было отстоять, — продолжает он, — иначе ушла бы вся Украина. Донбасс — якорь, который подвесили к Украине, чтоб не поплыла в другую сторону, и, это важно, чтоб не утонула по пути. Залог спасения, жизни и процветания Украины — жизнь в миру с нами и с Россией. А Донецк, как рисовали на плакатах в двадцатые годы прошлого века, — сердце России.

Донбасс приходит за своим, — говорит, как гвозди вбивает, Захарченко. — Неважно, где ты находишься, — мы всегда своё забираем. Ещё не было случая, чтобы Донбасс своего не забрал.

— …с тех пор, как вся эта история началась, ты своих взглядов не поменял? — спрашиваю я.

— В начале у меня была одна-единственная идея, которую я нёс и несу в своём сердце. Тогда она у меня горела, и я мог это делать; сейчас горит — но делать этого я не могу. Я хотел их душить. Я готов был их рвать руками, грызть зубами и вот это пламя ненависти было с каждым днём во мне всё больше и больше.

Но тогда это пламя я мог как-то погасить Шахтёрском и Дебальцево, даже когда главой республики стал. А сейчас вон на рыбок смотрю. Видишь?

Я тоже посмотрел: в кабинете Захарченко стоит огромный аквариум, и там, в голубой воде, плавают разноцветные рыбки.

Строгий секретарь присматривает за безупречным порядком в аквариуме.

С утра Захарченко нежданно-негаданно отправился на рынок, без чиновников, только с охраной, которая тоже не знала, куда глава собрался. Там он проверял точность весов своим пистолетом. Вес пистолета, вернее сказать — всех своих пистолетов, он знает назубок. Зрелище было — по-своему задорное, хоть и жутковатое. Добрые люди сняли это на телефоны и тут же выложили в Сеть.