Все, что было у нас - [34]

Сразу же после Тет-наступления я выяснил, что Хантер Шортвелл погиб. И я не мог не думать о том, что это была такая утрата, такая бессмысленная потеря. Я видел, как погибали другие, я уже пережил потерю многих друзей, более близких, чем Хантер, парней, рядом с которыми я был в поле… Но почему-то его смерть для меня оказалась наиболее значимой, тронула меня больше других смертей. Я как-то осознал, что он уже послужил, уже отдал свой командирский долг, и всё же вернулся к этому снова. Страна не должна была просить его делать это заново. Для меня он представлял собою всё хорошее и праведное, что есть в нашей стране. И его не стало. Я думал о его ребёночке и жене, каково из-за этого было им. И, с этой смертью, и со многими другими подобными ей, с каждой смертью, частичка того хорошего, что есть в нашей стране, исчезала. Очень это меня беспокоило.

Я не видел, как погиб Хантер Шортвелл, но мне казалось, будто бы видел. Многие из тех, с кем мы дружили в поле, погибли. Док Браун. Помню, что Док Браун был санитаром, что он вечно читал философские книжки, никогда не мылся сам, но постоянно заставлял других держать себя в порядке и мыться перед осмотром: «На меня не смотри, делай что говорю». Он почитывал святого Фому, а сам был убеждённый атеист, и всё философствовал. Но в поле он был чрезвычайно умелый санитар, очень отважный к тому же, и был убит в тот день, когда меня ранило. Он пошёл к раненому солдату, получил ранение, а потом погиб. Вот — был человек, интеллектуал, философ, мыслитель, а попал туда. Может быть, и не принимал то, что там происходило. Но, опять же, по какой-то причине, всё доброе там погибало.

Я считаю, что во Вьетнаме мы потеряли намного больше, чем некое количество погибших солдат. По сути, мы не так уж много сражений проиграли. Когда мы сталкивались с противником, мы обычно побеждали. Но в чём наша победа? Мы утеряли больше, чем выиграли, особенно если посмотреть на последствия этой войны. Ты служил во Вьетнаме, ты служил в пехоте, ты был ранен, ты чувствовал, как пуля разрывает твоё тело, как осколок отрывает плоть от кости, и кровь бежит по ноге, и тебе кажется, что ты сейчас обмочишься, а это кровь, которая бежит по ноге. Ты кладешь руку на грудь, а когда ее отнимаешь, рука красна от твоей собственной крови, и ты чувствуешь, как она течет у тебя из глаз и изо рта, и видишь, как она бьёт струей из живота, и понимаешь, что умираешь…

Когда меня ранило во второй раз, это было прямое попадание минометной мины. Меня всего разворотило — от макушки до кончиков пальцев на ногах. Во мне насчитали сорок пять дырок, и кровь текла отовсюду. Помню, как сказал себе: «Господи Боже, я умираю». И в эту самую долю секунды я стал спокоен. Совершенно, совершенно в мире с самим собой.

Помню, как нас засовывали в вертолёт, как раненые получали новые ранения. Вертолёт был под артобстрелом. Один был сбит, у нас заканчивались боеприпасы, мы были окружены. Расстреливали нас ко всем херам. Это было в Хюэ. Это было Тет-контрнаступление. Мы пытались отобрать Хюэ. Город Хюэ.

МОИ МУЖИКИ

Роберт Сантос

Командир стрелкового взвода

101-я воздушно-десантная дивизия

Хюэ

Ноябрь 1967 г. ― ноябрь 1968 г.

Меня призвали в марте 1966 года. На войну я вовсе не собирался, хотел поступить в офицерскую кандидатскую школу и бросить ее за месяц до выпуска из ОКШ. Никаких претензий никто бы не предъявил, а мне осталось бы меньше года. Но вышло так, что один мой приятель проделал то же самое раньше меня и отправился во Вьетнам, несмотря ни на что. Поэтому, на основании того, что я успел увидеть, и, руководствуясь своими собственными настроениями по поводу своего будущего, я решил отучиться в ОКШ до конца.

Я отправился во Вьетнам с парой других парней в составе группы подготовки к прибытию 101-й воздушно-десантной, главным образом для того, чтобы принимать грузы и проследить, чтобы все оснащение было на месте. Ходили слухи, что группы подготовки истреблялись без остатка. Когда прибыла моя рота, они там думали, что меня уже нет в живых; и очень даже дико было увидеть командира роты, отношения с которым у нас не ладились, который встретил меня словами: «А я думал, тебя уже убили». Я ответил: «Жалость-то какая, да?»

Офицеры в 101-й были в основном из Уэст-Пойнта. Я был первым, кто пришел к ним из ОКШ, и приняли меня не очень. У них там свое братство было. Большинство лейтенантов из Уэст-Пойнта были из одного выпуска. Они кончили курсы парашютистов, курсы рейнджеров, и приехали как единое подразделение.

Во время Тет-наступления мы входили в группу освобождения Хюэ. Армия Северного Вьетнама заняла город. Поэтому морская пехота, южновьетнамские силы, 101-я и 1-я кавалерийская двинулись на освобождение города с разных направлений.

Был я тогда 21 года от роду. Но я был юн в плане командования подчиненными в бою. Я не знал ничего. Я был из тех лейтенантов, о каких обычно говорят: «У, блин, ещё один зелёный лейтенант». Вот кто я был такой. Что делать ― непонятно, лихорадочно перебираешь в уме преподанные в ходе обучения сведения о том, как поступать в таких ситуациях. Наивен я был, и всё, что мне говорили, принимал за чистую монету.