Всё, чего я не помню - [67]

* * *

Через некоторое время подошел парень, который звонил Пантере, и спросил, со мной ли он говорил. Сказал, что телефон не пострадал, а он не знал, кому позвонить, и просто нажал на последний набранный номер. Он несколько раз спросил, как я себя чувствую, и предложил отвезти меня в больницу. Я не отвечал, не мог, я просто сидел на корточках и смотрел в траву, вот земля и муравьи, а чуть дальше несколько шишек, парень снова спросил, как я, туристы начали возвращаться к поезду, мне было пора ехать обратно в Скансен, но парень все не унимался, сказал, что работал медбратом в Камбодже и много чего повидал. Он приобнял меня и добавил:

– Слушай, ничего страшного, все будет хорошо, вот так, вот так, успокойся, ничего страшного.

Его прикосновение было приятным, я ощущал его тепло и запах пота, а на заднем фоне слышал голос гида, который начал по новой и приветствовал туристов, и в тот момент, когда поезд должен был проезжать по мосту Юргордсбрун, а не стоять на обочине в Сольберге, голос произнес: «Stockholm. Look at her. Isn’t she beautiful?»[74]

* * *

Люди говорят, что именно из-за Вандада тот паренек спрятался в кладовке.

* * *

О чем это ты? Кто это сказал?

* * *

Люди говорят, что внутренние органы Самуэля были пробиты, аорта разорвалась, сердце не выдержало, Самуэля раздавил двигатель. Он умер сразу или по дороге в больницу. Ведь он же умер? Да, в том, что он умер, все согласны. Родился, жил, умер.

* * *

Кто? Мне нужны имена.

* * *

Люди говорят, что после смерти Самуэля какой-то писатель начал задавать вопросы. Встречался со знакомыми Самуэля, говорил, что тоже потерял кого-то и теперь хочет разобраться, что произошло с людьми, которые знали Самуэля, он хотел понять, как люди смогли жить дальше, хотел избавиться от чувства вины, и всякий раз, когда он слышал, что это не было спланировано, всего лишь несчастный случай, что Самуэль совсем не был из тех, кто пошел бы на такое, а потому он этого и не делал, писателю становилось немного лучше. Чувство вины исчезало, он убеждал себя, что история Самуэля – это история близкого ему человека, и если знакомые Самуэля смогли жить дальше, то сможет и он. Но ты не можешь двигаться дальше, потому что в глубине души знаешь, что история Самуэля – не история Э., и то, что, возможно, было несчастным случаем, им не было, и куда бы ты ни посмотрел, ты везде видишь следы Э.: в коленных чашечках, в ямочках на щеках, в скалах, в задних сиденьях машин, в коробках передач, в дворниках, в сушильных машинах, в прачечных, во дворах, в закатах, в неоновых вывесках, в прощальных письмах, в обычных письмах, в пропущенных звонках, в неотвеченных сообщениях, в названии бабушкиных таблеток от кашля, в чемпионатах Европы, в вечерах, в запахах, в жвачке без сахара, в слишком резких духах, в стаканах воды, в отворотах джинсов, в хриплом смехе, в спинках скамеек в парке, в яйцах пашот, в берлинских танцполах, в парижском метро, в барах отелей, в выдуманных знаках зодиака, в воспоминаниях, которые скоро исчезнут, в беспредельно бесконечных словах, которые никогда нельзя будет удалить.

* * *

Они врут. Все врут.

* * *

Люди говорят, это тоже ложь, потому что писатель совсем не так сильно мучился чувством вины, а скорее старался создать такое впечатление. Были у него и другие чувства: злоба от того, что его обманули, облегчение от того, что не придется брать на себя ответственность, и радость от того, что его теории оказались верными, потому что теперь лишний раз доказано, что на людей нельзя полагаться, они говорят, что никуда не денутся, а потом исчезают, а выживают только слова и наивная надежда на то, что следующее предложение, нет, следующее, нет, следующее все изменит. Главное безумие в том, что полагаться нельзя даже на его слова, потому что, приближаясь к финалу, он понял, что всякий раз, когда в истории Самуэля возникает прореха, он заполняет ее собственными воспоминаниями, и только когда стало слишком поздно, до него дошло, кто писал списки тем для разговора, кто коллекционировал определения любви, кто паниковал из-за собственной плохой памяти, чей папа исчез и чьего друга больше не было в живых.

* * *

Ты врешь.

* * *

Однажды вечером я снова еду в дом престарелых. Гуппе проводит меня в гостиную, где бабушка Самуэля сидит с пультом дистанционного управления в руке перед экраном с отключенным звуком.

* * *

Ты должен уяснить: это был чисто символический административный взнос. Он увеличивался, потому что въезжали новые люди и расходы на дом росли.

* * *

Гуппе осторожно дотрагивается до плеча бабушки Самуэля.

– У вас гости.

Она поднимает взгляд и улыбается.

– Ну наконец-то! Я так тебя ждала!

Она обнимает меня, а я ее, и в этот момент я не знаю точно, за кого она меня принимает.

* * *

Я никогда не предавал Самуэля. И никогда не разводил его на деньги.

* * *

Бабушка Самуэля рассказывает, что давали на ужин, и три раза спрашивает, голоден ли я.

– Нет, спасибо, – говорю я. – Я поел перед тем, как сюда ехать.

– А так и не скажешь.

Она спрашивает, все ли в порядке у моей сестры и как дела у мамы. Я пытаюсь объяснить, что у меня нет сестры, а у мамы все хорошо, но моя мама не ее дочь, а я не Самуэль, я это я.