Всё, чего я не помню - [66]

* * *

Люди говорят, что если кого и винить, то дом престарелых. Им надо было лучше заботиться о его бабушке, если бы они обнаружили, что у нее воспалилась нога, может, она бы сдала вождение в симуляторе, и тогда настроение у Самуэля было бы лучше, когда он оттуда уезжал.

* * *

Запыхавшимся голосом Пантера рассказала, что произошло. Иногда я вспоминаю тот разговор. Что было бы, если бы я не ответил. Сколько бы времени прошло, прежде чем я узнал бы. Меня бы не уволили. Я привез бы туристов обратно, попрощался бы с ними, припарковал поезд и поехал домой. Но я ответил на звонок.

* * *

Люди говорят, что дом престарелых не имеет отношения к произошедшему. Это не вина его сотрудников или охранника на парковке. Никто не виноват. Но этого никогда бы не произошло, если бы Пантера не переехала в Берлин. Она бросила его, перестала звонить, и ее предательство напоминало ему о других предательствах, вот что заставило его съехать с дороги.

* * *

Пантера рассказала, что ей позвонили с места аварии, там нашли телефон Самуэля и нажали на последний набранный номер.

– Думаю, это случилось только что, рядом с заправкой в Сольберге[67]. Видимо, они ждут пожарных.

* * *

Люди говорят, все это брехня, они с Пантерой продолжали общаться, она звонила ему в последний день, ей он отправил последнее сообщение. Единственный, кто виноват в том, что случилось, это Лайде, потому что она говорила, что любит его, хотя так и не решилась по-настоящему впустить его в свою жизнь. Она до смерти боялась чувств, которые он в ней пробудил, и когда он подошел слишком близко, она заставила его сомневаться в себе, он стал смотреть на себя ее критическим взглядом, это и привело к тому, что он не смог жить дальше.

* * *

Разговор прервался, и я подумал: пожарные? Зачем понадобились пожарные? Машина загорелась? Его надо извлечь из машины? Рука повернула ключ, нога втопила педаль газа в пол.

– Юххууу! – закричал американский папаша, когда поезд рванул с места.

* * *

Люди говорят, все было не так. Лайде ни при чем. Они были вместе год, а когда отношения закончились, Самуэль продолжил жить дальше, прошел где-то месяц, и он начал встречаться с другими, и как раз это скорее всего ввергло его в отчаяние – осознание, что можно жить дальше, что все это не настолько важно, чтобы об этом помнить, и поэтому он направил машину прямиком в дерево.

* * *

Поезд мчался к Катаринавэген, шины взвизгнули, когда его занесло на Хурнсгатан, вагончики гремели, ветер свистел, я хотел только попасть туда, мне было нечего терять, а если что и было, в сравнении с тем, что я рисковал потерять, это было ничем.

* * *

Люди говорят, все дело в доме. Виноваты люди без документов, их было слишком много, виноваты курильщики, которые бросали хабарики на террасе, виноват сосед, который устроил поджог, виновата семья, которая говорила только о деньгах.

* * *

Туристы держались за поручни, дети плакали, записанный голос гида продолжал как ни в чем не бывало, словно мы возвращались в Скансен. Когда мы проезжали мимо бильярдной у метро Цинкенсдамм, голос сказал: «To the left we can catch a glimpse of the famous restaurant where the Swedish Academy have their weekly meetings»[68], а когда пересекли Рингвэген, чуть не въехав в автобус, и пронеслись мимо китайского ресторана со шведским столом азиатской кухни, голос произнес: «After the Swedish Castle you will see the Swedish Government building, or as Swedes call it: The Riksdag»[69]. По мосту Лильехольмсбрун мы гнали под слова: «We are now returning to Östermalm – one of Stockholm’s most affluent areas»[70].

* * *

Люди говорят, все это брехня. Виноват во всем лишь один человек, и это Вандад.

* * *

Мы обгоняли машины в левом ряду, народ показывал пальцем и смеялся, кто-то из туристов закричал:

– Hello please where are we going please?[71]

Но мне было на них насрать, время поджимало, мне просто надо было доехать туда, оставалось уже совсем немного. Когда мы выскочили с кольцевой развязки у Вестберги[72] и проехали промзону и заправку, я услышал голос гида: «Honestly – have you ever seen a more beautiful view? This is why Stockholm is called Venice of the North»[73].

* * *

Люди говорят, что за деньги Вандад делал что угодно. Он был эмоционально нестабилен. За тысячу крон продал бы родную мать.

* * *

Когда мы почти доехали, послышался звук сирен, и нам навстречу на большой скорости промчалась скорая. На месте аварии остались только пожарные машины. Я опоздал. Они спилили крышу и вытащили его, бабушкин «опель» превратился в кабриолет. Я остановился немного в стороне. Голос гида молчал, туристы не знали, что делать, некоторые вышли из поезда, чтобы подойти к разбитой машине, кто-то достал телефон и стал снимать, кто-то пытался успокоить детей. Я хотел подойти ближе, но не мог. Издалека я видел, что машина более или менее в порядке, не считая узкого дерева, выраставшего из капота. Конечно, двигатель дымил, и дворники торчали под прямым углом, но я не хотел верить, что все настолько плохо.

* * *

Люди говорят, что Вандад позволял Самуэлю платить за все. Когда они съехались, он брал с Самуэля безумные деньги за квартиру только для того, чтобы можно было не работать. Когда он взял на себя заботы о бабушкином доме, то начал выбивать из жильцов деньги, каждую неделю повышал стоимость аренды, отобрал у них паспорта, угрожал тем, кто не мог платить, вызвать полицию.