Всадники смерти - [18]

Прошло не менее полутора минут.

– Дух Хуан-Чин-Фу приказал принести его в жертву здесь и сейчас! – внезапно изрекла Анюта низким, мужским басом.

– Отлично! Повеселимся! – хихикнул депутат, плотоядно потирая ладони. В руке любовницы Иудушкина, непонятно откуда, появился длинный, обоюдоострый меч. Голый Парафинов по-заячьи взвизгнул, порывисто вскочил, рванулся к окну, но на середине пути был сбит с ног кулаком подоспевшего Терехова.

Сатанински загоготав, Анюта гигантским, нечеловеческим прыжком перемахнула через большую часть комнаты и приземлилась на пол точно напротив потного, содрогающегося в рыданиях тела Николая.

– Хуан-Чин-Фу говорит «раз»! – по-звериному проревела она. В воздухе сверкнул взметнувшийся меч. Раздался хрустяще-чавкающий звук. Правая рука Парафинова отделилась от туловища. Любимчик начальства дико закричал.

– Хуан-Чин-Фу говорит «два»! – левую руку постигла такая же участь.

– Хуан-Чин-Фу говорит «три»!..

Белогорцев зажмурился в ужасе. Он слышал дьявольский счет, звуки ударов, отчаянные, но постепенно слабеющие вопли сослуживца...

Наконец все стихло. Майор осторожно приоткрыл глаза. Злосчастный Парафинов превратился в бесформенную груду обрубков, валяющихся посреди огромной, кровяной лужи. По-прежнему сидящий в кресле Иудушкин с удовольствием вдыхал очередную «дорожку» кокаина. Забрызганная кровью и ошметками мозгов Политиковская счастливо улыбалась. Охранники депутата сохраняли невозмутимое спокойствие. Видать, попривыкли к подобным зрелищам. В комнате пахло скотобойней.

– Порезвились, и будет, – покончив с наркотиком и спрятав пакетик обратно в барсетку, буднично сказал Василий Андреевич. – Пора возвращаться в клуб. Вадим, усыпи мента. А то брыкаться начнет.

Зайдя сзади, Терехов с силой пнул Белогорцева носком ботинка под левую лопатку, ухватил за волосы на затылке и плотно прижал к его лицу толстый, воняющий хлороформом ком ваты. Окружающая реальность задрожала, потемнела и... исчезла...

Потом, спустя неизвестный промежуток времени, издалека приплыл знакомый, грубый голос:

– Да вставай же ты, горе луковое! Хорош разлеживаться!

Оперативник медленно разлепил свинцовые веки и не сразу сообразил, где находится: голова разламывалась от боли, в ушах звенело, обожженные губы и ноздри горели огнем, в глазах мутилось[16]. В конце концов, с трудом сфокусировав разбегающийся взгляд, Дмитрий понял, что лежит на бетонном полу в небольшом помещении без окон, с бронированной дверью и тусклой лампочкой под потолком.

Рядом сидел Игорь Верстаков с рассеченной до кости скулой. В коротком ежике волос обильно запеклась кровь.

– Слава Богу! Очнулся! А я уж думал, не жилец, – заметив открытые глаза Белогорцева, улыбнулся он здоровой половиной лица. – Кстати, в твоих ментовских карманах случайно не завалялись ключи от наручников? Ваши-то «браслеты», как правило, стандартные!..

Глава VIII

После ухода Белогорцева с Верстаковым Петр выпросил у лечащего врача укол снотворного и крепко проспал три с лишним часа. Пробудившись, он съел переданные женой бутерброды с холодным мясом, запил виноградным соком, ощутил некое неудобство в животе, гордо отверг предложенное санитаркой судно, самостоятельно сходил в туалет, потом покурил в коридоре с мужиками, одолжил у одного из них иллюстрированный журнал, вернулся обратно в палату и попробовал развлечься чтением. Однако не получилось. Журнал оказался дешевой бульварщиной, чередующей сплетни из жизни кинозвезд с гороскопами и плоскими анекдотами. Из прозы тут была представлена только повесть из жизни вампиров. Едва увидев красочный заголовок «Мы наслаждаемся горячей кровью», Агафонов задрожал как осиновый лист. Ему живо вспомнились события минувшей ночи: угрюмое, заброшенное кладбище; белый саван, черные капюшоны, ублюдок, с хохотом облизывающий окровавленный нож...

Настроение резко упало, сердце захлестнула волна дурных предчувствий. А вдруг маньяки не успокоятся и явятся за ним сюда, в больницу?!

Много ли сможет сделать он, ослабевший от потери крови, избитый, израненный, со сломанной конечностью? Откровенно говоря, даже тогда, на кладбище, ему лишь чудом удалось спастись!

Помогли ярость загнанного зверя да болевой шок, позволявший отчаянно сопротивляться, невзирая на серьезные травмы. Теперь же ярость улетучилась, уступив место усталой апатии, а боль полностью вступила в законные права. Левая рука под гипсом ноет как гнилой зуб и вдобавок постоянно чешется. Ушибленная утюгом голова трещит по швам. Тело как ватное. Резаная рана на плече тоже не дает покоя. Он уже не боец, а живая развалина! Легкая добыча для своры озверелых шакалов!!!

Внезапно Петр поймал себя на мысли, что больше не жаждет скорой смерти. Напротив – страстно хочет жить! «Каркал, каркал и, наконец, докаркался! – мысленно простонал он. – Господи Боже! Прости меня, придурка!»

– Здравствуйте! Вы меня узнаете? – прозвучал над ухом нежный голосок. Агафонов поднял затуманенные глаза. У постели стояла хорошенькая, худенькая блондиночка в белом халате медсестры и в аккуратном, кокетливом чепчике. Та самая, которую они с Верстаковым спасли в воскресенье от насильников.