Всадники - [127]
Долго лежал Турсен, перебирая в памяти все эти картины, все думал он и вел сам с собой молчаливый спор.
«Почему ты так злишься на этого чужака? — спрашивал его тихий голос из глубины души. — Разве же ты думаешь, что для Уроса было лучше остаться здесь? Остаться, после всего, что произошло вчера после полудня? Конечно, это была его большая победа и достижение, но также и огромное оскорбление всем. Никогда бы хозяин поместья не простил его, а об остальных беях и ханах провинции даже говорить не приходится. Единственный из всех, вождь пуштунов поверил в него и дал ему драгоценный шанс…»
«Нет, даже не он, — неохотно соглашался Турсен, — а этот… чужак, которого я так ненавижу, этот бродяга-барабанщик. Хаджатал. Да, это он уговорил вождя взять Уроса к себе на службу».
Турсен вновь глубоко вздохнул.
«Ну, что же… Кто знает, — размышлял он дальше, — кто знает, может быть благодаря всему этому, люди столетиями позже все еще будут рассказывать друг другу легенды о знаменитом одноногом чавандозе-победителе? Кто знает…
А я? Что я нашел для моего сына? Пару костылей, да место в конюшне…
И в действительности, разве все не осталось для Уроса так, как и было всегда? Никогда ничего у него не было, ни дома он не желал, ни земли, не было даже собственного коня. Он играл в бузкаши за того бея, кто платил ему больше, а в мертвый сезон он ездил из провинции в провинцию и проигрывал все деньги на боях животных. Может быть, это всегда было его судьбой, и вчера он не сделал ничего другого, как пошел по той дороге, к которой всегда лежало его сердце?»
«И кто знает, — все думал и думал Турсен, — может быть, и с Мокки случилось то же самое? А я… я пойду на его свадьбу, потому что его невеста дочь моего главного саиса…
И на бузкаши, в которых будет играть Урос, я тоже пойду… И каждое утро я, как и прежде, буду обходить конюшни и загоны для лошадей, потому что это именно та жизнь для которой я был рожден.»
Солнце поднялось уже высоко, и его лучи нагрели глиняные стены дома.
Турсен попытался подняться, освободиться от петель и капканов обхвативших все его мышцы — бесполезно.
«Слишком много переживаний, слишком мало сна, обильная еда. Вот, теперь плачу за это…» — понял старик.
Ни один мускул не подчинялся ему… Он лежал на постели бессильный, неспособный пошевелить и пальцем.
«Старый пень…» — молчаливо вынес вердикт Турсен, ненавидя и презирая себя в эту минуту.
Из коридора доносилось журчание воды, которую Рахим переливал из ведра в кувшин.
— Бача, эй, бача! — поколебавшись, наконец, хрипло закричал Турсен.
И голос ребенка ответил ему испуганно и неуверенно:
— Ты, правда, хочешь, чтобы я вошел? Можно…?
— Ты что, не слышал? — недовольно пробурчал Турсен в ответ.
Очень, очень медленно дверь начала открываться и в узкую щелочку просунулось лицо Рахима. На его худом личике читалось благоговейное выражение, — какая честь, ему, простому слуге, позволено видеть великого Турсена при пробуждении. Как только старый чавандоз заметил его глаза, которые с детским, боязливым восхищением смотрели в его сторону, то его стыд за себя и злость мгновенно испарились.
— Подойди сюда, — тихо сказал он Рахиму.
Низко опустив голову, тот приблизился к постели.
— Прочь одеяла, — приказал Турсен. — А теперь, бача, растирай так сильно, как только можешь, мои колени, руки и плечи!
Рахим повиновался.
— А теперь, — сказал ему Турсен, — положи подушку мне под спину и попытайся меня поднять.
Изо всех сил бача начал тянуть его за руки и Турсен почувствовал, что стальные клещи на его шее и спине разжимаются мало-помалу. Он с облегчением вздохнул. Теперь он сидел на краю постели, свесив ноги на пол — это ему удалось. Но самое сложное лишь предстояло.
— Мою одежду! — приказал он, почти не разжимая губ.
Рахим принес штаны, висевшие на большом гвозде возле двери. Турсен молча позволил натянуть их на себя, что Рахим и сделал. А что еще оставалось старому Турсену? Затем чапан. В тот момент как Рахим запахнул его у старика на груди, Турсен исподтишка бросил взгляд на лицо мальчика и едва узнал его.
Рахим светился от гордости, благодарности и, казалось, был совершенно счастлив.
«Странно, теперь, когда он знает, как сильно я нуждаюсь в его помощи, он уважает меня еще больше…»
Умиротворение заполнило душу Турсена при этой мысли. Рядом с ним был человек, который заботился о нем так, что самому Турсену не приходилось стыдиться своих слабостей.
Как же именно сказал мудрейший из всех людей в тот последний вечер:
«Если человек не хочет задохнуться в своей собственной шкуре, то он должен чувствовать время от времени, что один человек нуждается в помощи и заботе другого.»
Теплые солнечные лучи проникли в комнату и упали Турсену на лицо. Тот моментально отвернулся.
«Как старая лошадь…» — усмехнулся он, но не почувствовал при этом ни боли, ни стыда.
Но когда мальчик принес белую материю, которая должна была стать тюрбаном, что-то в Турсене воспротивилось этим новым умиротворяющим чувствам, и он проворчал:
— Дай сюда!
Своими непослушными, больными пальцами, он начал обматывать широкую ткань вокруг головы, как делал это каждое утро. В тот момент, когда он, стиснув от боли зубы, аккуратно укладывал очередную складку своего высокого тюрбана, тихий голос Гуарди Гуеджи вновь произнес лишь для него одного:
«Экипаж» – роман об авиаторах первой мировой войны.Жан Эрбийон отправлялся на фронт. Он смотрел на едущих с ним солдат и любил их за их страдания, и в особенности за тот отпечаток, что смерть накладывает на лица тех, кого она поджидает. Поскорее бы добраться до эскадрильи! Еще год назад его юная гордость, жажда славы и риска были для него целью существования. А теперь, став дипломированным воздушным наблюдателем, он горел желанием занять место среди сверхлюдей, как он себе их представлял, и был уверен, что сумеет доказать, что он их достоин.
Оба произведения члена Французской Академии Жозефа Кесселя (1898–1975), впервые переведенные на русский язык, – о трагедии любви и странностях человеческих отношений.Роман «Дневная красавица» получил вторую жизнь благодаря одноименному фильму режиссера Луиса Бунюэля, где в главной роли снялась французская киноактриса Катрин Денев. В романе «Яванская роза» – та же тема трагической любви и разрушительной страсти.
Книга составлена из трех произведений известных французских писателей о любви.Главная героиня романа М. Ферри «Любовница авантюриста», втравленная в авантюру своим возлюбленным, становится жертвой его игры.Второе произведение, включенное в книгу, — роман Ж. Кесселя «Дневная Красавица». Автор исследует проблему разлада между сердцем и плотью, между любовью и чувственным инстинктом.В книгу вошла также повесть Ф. Саган «Сказочные облака», проникнутая тоской по настоящему чувству.
«Лев» – романтическая история о девочке и африканском льве – бестселлер современной французской литературы, который выдержал сенсационный для Франции тираж 1 миллион экземпляров.
Книга француза Жозефа Кесселя «Армия теней» — о голлистском сопротивлении во Франции во время войны. Хотя это, конечно, «проза войны», а не документальная книга, все же она писалась на основе собственных впечатлений автора и его знакомств. А Кессель во время войны был летчиком, поддерживавшим связь между лондонским штабом Шарля де Голля и группами Сопротивления во Франции. То есть, он знает, о чем пишет. Конечно, нельзя не вспомнить, что все Сопротивление потеряло за войну 15 тысяч человек — немногим больше дивизии.
«Африка» впервые на русском языке публикует романы, повести, рассказы, стихи, пьесы, сказки, статьи, очерки писателей стран Африки, а также произведения советских и зарубежных авторов, посвященные этому континенту.В одиннадцатый выпуск сборника «Африка» вошли увлекательный, имитирующий по композиции «Тысячу и одну ночь» роман члена Французской академии Жозефа Кесселя «У стен Старого Танжера» — о жизни в Марокко до освобождения этой страны от колониального гнета, роман нигерийского писателя Бена Окри «Горизонты внутри нас» — о непростой судьбе художника-африканца: повести, рассказы и стихи африканских писателей, статьи, эссе, образцы фольклора африканских народов.
Чарлз Диккенс (1812–1870) — один из величайших англоязычных прозаиков XIX века. «Просейте мировую литературу — останется Диккенс», — эти слова принадлежат Льву Толстому. В данное издание вошли его известные романы и первым стоит «Холодный дом». Большой мастер создания интриги, Диккенс насытил эту драму тайнами и запутанными сюжетными ходами. Над этим романом вы будете плакать и смеяться буквально на одной странице, сочувствовать и сострадать беззащитным и несправедливо обиженным — автор не даст вам перевести дух. «Крошка Доррит» — роман, в котором органично смешаны лиризм, трагедия, абсурд и фарс.
Книга «Шесть повестей…» вышла в берлинском издательстве «Геликон» в оформлении и с иллюстрациями работы знаменитого Эль Лисицкого, вместе с которым Эренбург тогда выпускал журнал «Вещь». Все «повести» связаны сквозной темой — это русская революция. Отношение критики к этой книге диктовалось их отношением к революции — кошмар, бессмыслица, бред или совсем наоборот — нечто серьезное, всемирное. Любопытно, что критики не придали значения эпиграфу к книге: он был напечатан по-латыни, без перевода. Это строка Овидия из книги «Tristia» («Скорбные элегии»); в переводе она значит: «Для наказания мне этот назначен край».
Книга «Идиллии» классика болгарской литературы Петко Ю. Тодорова (1879—1916), впервые переведенная на русский язык, представляет собой сборник поэтических новелл, в значительной части построенных на мотивах народных песен и преданий.
В книгу вошли произведения Анатоля Франса: «Преступление Сильвестра Бонара», «Остров пингвинов» и «Боги жаждут». Перевод с французского Евгения Корша, Валентины Дынник, Бенедикта Лившица. Вступительная статья Валентины Дынник. Составитель примечаний С. Брахман. Иллюстрации Е. Ракузина.
Перед вами юмористические рассказы знаменитого чешского писателя Карела Чапека. С чешского языка их перевел коллектив советских переводчиков-богемистов. Содержит иллюстрации Адольфа Борна.
Целый комплекс мотивов Достоевского обнаруживается в «Исповеди убийцы…», начиная с заглавия повести и ее русской атмосферы (главный герой — русский и бóльшая часть сюжета повести разворачивается в России). Герой Семен Семенович Голубчик был до революции агентом русской полиции в Париже, выполняя самые неблаговидные поручения — он завязывал связи с русскими политэмигрантами, чтобы затем выдать их III отделению. О своей былой низости он рассказывает за водкой в русском парижском ресторане с упоением, граничащим с отчаянием.