Всадник без бороды - [20]
Там уже метался клубок собачьих тел. Через несколько мгновений с волком было покончено. Собак отогнали.
Шик-Бермес, вслед за пастухами вбежавший в загон, выхватил у кого-то из рук камчу и начал хлестать мертвого волка. Потом замер, словно озаренный какой-то мыслью, и побежал к аулу.
Вертя в руке камчу и подобрав халат, Шик-Бермес мчался к гостевой юрте.
Откинув закрывавший вход войлок, он ворвался туда, ощупью отыскал в дальнем углу спящего и начал его хлестать камчой, приговаривая:
— Злой дух… баран… десять монет… шайтан тебе брат… вот тебе за овец… вот тебе за колдовство… отдай золото, шайтан… убью…
Выскочила из большой юрты байбише, подбежала к гостевой. Открыв входной войлок, она впустила в юрту свет луны. Лунная тропка пролегла от входа до места, на котором спал бахсы.
Камча в руке Шик-Бермеса замерла: на кошме лежал не маленький, сухонький старичок, а кто-то толстый, опоясанный арканом, с распухшим от ударов плетки лицом.
— Шайтан, шайтан, шайтан… — зашептал бай, делая шаг назад.
— Бу-бу-бу, — бормотал связанный толстяк, и из его рта лезла клочьями верблюжья шерсть.
Еще мгновение, и Шик-Бермес выскочил бы в испуге из юрты, но тут вошла байбише и узнала родственника.
Причитая и вопя от страха, как бы самой не попало от мужа, байбише начала развязывать толстяка, а Шик-Бермес вытащил у него изо рта клок шерсти.
Развязанный толстяк сперва только стонал и говорить не мог. Байбише развела огонь в очаге, принесла кумыс.
— Что с тобой? — устало спросил Шик-Бермес толстяка. — Такой ночи никогда не было в нашем роду. Бахсы, волк, деньги пропали… Овцы… Тебя выпорол… За что аллах покарал меня? Кажется, уж хуже и не бывает…
— Бывает, — заговорил наконец толстяк.
И он произнес три слова, которые сразу заставили покрыться холодным потом страха бая и его жену.
Он сказал:
— Бахсы — это Алдар-Косе!
Шея Шик-Бермеса стала раздуваться от гнева, как шея кобры, когда змея видит врага.
Жена бая завизжала, словно собака, укушенная скорпионом.
— Да, это был проклятый Алдар-Косе, я видел его без бороды, — продолжал родственник, заглатывая кумыс. — Он бродил ночью вокруг моей юрты… Не знаю, что ему там было нужно. Я вступил с ним в драку, но ему помогают злые духи — они все вместе связали меня и перенесли сюда… по небу…
— А почему у тебя был рот забит шерстью? — спросил Шик-Бермес.
— Я бился, как барс! Я кусал злых духов, — бойко ответил толстяк.
— А сам Алдар-Косе? — спросила байбише. — Куда он делся? Улетел?
— Нет, уехал на своем проклятом верблюде, — ответил родственник.
— Седлай коней, — приказал Шик-Бермес. — Ты поедешь вместе со мной к Аблаю.
Когда родственник ушел, Шик-Бермес сказал жене:
— Нужно предупредить Аблай-бая, что Алдар-Косе ездит по степи с бородой, что у него есть кобыз и он выдает себя за бахсы.
— Э-э, как кормят у Аблай-бая, — мечтательно произнесла байбише. — Можно есть целый день, если захочешь!.. О-о, где наши десять монет?
…Утром, когда жители аула разносили из овечьего загона по юртам мясо, они увидели всадников — Шик-Бермеса и его родственников, скачущих в степь.
Глава пятая
МРАЧНЫЙ КАРАВАН
Кто не сажал дерева,
тому не лежать в тени.
Казахская пословица
Легконогий Желмая бежал всю ночь и утро, а ближе к полудню, когда земля в степи начала накаляться под лучами палящего солнца, заметно замедлил шаг.
Когда начался восход солнца, Алдар-Косе сменил шапку на чалму. Человек в чалме уже не простой человек, а ходжа, то есть паломник, совершивший ходж — путешествие к могиле пророка Магомета. Любой ходжа почитался правоверным за свое религиозное рвение, и Алдар-Косе надеялся, что в чалме ему будет легче обмануть преследователей.
Седая борода, которую Алдар-Косе считал обязательной принадлежностью чалмы, была до поры до времени засунута под седло и во время езды вилась по воздуху, словно от верблюда шел дымок.
Алдар-Косе зорко осматривал степь, и стоило показаться какой-нибудь подозрительной точке, как он тотчас же прилаживал бороду и оттенял жженым корешком морщины на лице.
— Пусть путники видят, что ты везешь почтенного старца, — говорил Желмае Алдар-Косе, — и тебе будет больше почета. Тебя даже могут накормить лишний раз. Э-э, жалко, что на тебя тоже нельзя надеть чалму! Ты был бы великолепный верблюд-ходжа!
Кобыз еще ночью был бережно убран в мешок, и теперь едва ли кто-нибудь мог бы узнать в уважаемом, убеленном сединами аксакале-ходже недавнего бахсы.
Алдар-Косе предстоял еще трудный и длинный путь до Далеких гор.
До сих пор Алдар-Косе двигался по степи к цели не напрямик, а зигзагами, медленно, но верно.
— Если бы мы направились прямо к горам, — сказал Алдар-Косе верблюду, — то путь занял бы дня четыре…
Желмая покачал головой.
— Пять, пять, — поспешно поправился Алдар-Косе. — Но, как говорили старики, провожая нас в дорогу, не надо торопиться, спешкой можно погубить надежду. Днем позже, днем раньше — наше дело добраться до Шойтаса.
Только Алдар-Косе решил расположиться на отдых и стал уже выбирать подходящее для этого дела место, как увидел вдали небольшой караван.
Караван стоял. Видимо, там что-то случилось.
Алдар-Косе прицепил бороду.
— Если нас заметили, а мы не подъедем и будем отдыхать в стороне, — сказал он Желмае, — то ведь это покажется подозрительным?
