Всадница ветра - [5]

«Почему я такая белая ворона? Неужели для того, чтобы быть частью Табуна, нужно непременно связать себя с другим человеком?»

Этот вопрос мучил Ривер с тех пор, как у них с подругами начала развиваться грудь и появились лунные кровотечения. Эти перемены повлияли на Ривер физически, но, в отличие от других девушек, внутренне она не изменилась – по крайней мере, не слишком сильно.

Ривер желала одного: быть избранной. Она хотела стать Всадницей, которой будут гордиться ее мать и Табун. Другие девушки? Они продолжали выполнять возложенные на них обязанности, но, если прежде они вместе играли во Всадников ветра и мечтали о том, как будут рассекать Высокотравье верхом и вести табун Мадженти к процветанию, то теперь на уме у ее подруг было одно: поскорее покончить с обязанностями и начать прихорашиваться и заигрывать с мальчиками, которых еще недавно считали слишком глупыми и незрелыми.

Ривер считала, что они выставляют себя на посмешище, позволяя похоти управлять своей жизнью. Она вздохнула. Если уж быть честной с собой, придется признать, что, по их мнению, на посмешище себя выставляет она – тем, что не испытывает ни к кому влечения.

Разумеется, она экспериментировала. Она позволила Клэйтону себя поцеловать – и даже несколько раз – до того, как он ушел учиться воинскому искусству в табун Киноварь. Целоваться было неплохо. Не восхитительно. Не отвратительно. Просто неплохо. И тут определенно не о чем было шептаться и хихикать.

Еще Ривер целовалась с Гретхен, одной из подруг детства, которую привлекали и юноши, и девушки. Ей нравилась мягкость Гретхен и ее красота, но поцелуи – поцелуи были просто неплохи.

– Не понимаю, откуда столько разговоров. Ни один поцелуй не вызывает во мне того трепета, который наполняет разум, тело и душу, когда я вижу лошадей Табуна. И что с того? Почему моим друзьям и Клэйтону так тяжело это понять? – спросила Ривер у воздуха, который с каждой минутой становился теплее, пока она разглядывала Сборное место, любуясь объединенной мощью пяти табунов.

Она вздрогнула, заметив, как светло стало вокруг и как оживилась прерия внизу, и торопливо спустилась по склону, а потом помчалась к пурпурным шатрам табуна Мадженти.

* * *

– Не дергайся, я почти закончила, – укорила мать, когда Ривер заерзала на месте.

– Мама, я прекрасно выгляжу. У меня и без того слишком много лент в волосах. Мы опоздаем!

– Лент много не бывает, – заметила тетя Хизер, заглядывая в шатер. – Но Ривер права. Претенденты уже собираются. Табун нас ждет. Пора идти.

– Возьми девочек и идите вперед. Мы с Ривер вас догоним. Им придется подождать всех Старших Всадниц, тем более что дочь одной из них участвует в Избрании, – сказала мать. Казалось, волнение, наполнявшее воздух, совершенно ее не тревожит.

– Мама, пожалуйста. Пойдем. Все мои друзья уже там.

– Последнее, о чем тебе следует беспокоиться сегодня, – это что делают или думают другие. – Мать улыбнулась, смягчая упрек. – Они подождут. Одна из Старших Всадниц табуна Киноварь тоже представляет дочь. Могу поспорить, они тоже еще не явились. – Она отступила на шаг, придирчиво изучая Ривер. – Ты почти идеальна.

– Мама! Почти? – Ривер замолчала, борясь с желанием взвыть и выскочить из шатра.

– Да, почти. И я знаю, как сделать тебя совершенно идеальной.

Мать подошла к деревянному дорожному сундуку, служившему им столом. Она сняла прикрывавшую его пурпурную ткань и, откинув крышку, быстро достала что-то из внутреннего отделения. Затем она выпрямилась и вернулась к сгорающей от нетерпения старшей дочери, держа на вытянутых руках сверкающее ожерелье.

– Вот что сделает тебя совершенно идеальной.

– Это же ожерелье бабушки! Я думала, его погребли вместе с ней.

– Нет. – Мать помолчала, благоговейно поглаживая ожерелье. – Об этом ожерелье она распорядилась особо. Она попросила, чтобы его не отправляли с ней на Иные Равнины. Она хотела, чтобы я отдала его тебе в день Избрания.

– Тебе не кажется, что бабушка имела в виду: если меня выберут? – Ривер сморгнула слезы, глядя на ожерелье, которое не видела пять лет со дня смерти бабушки. Точно таким она его и запомнила. Серебряные бусины, украшенные филигранной резьбой в виде конских голов, чередовались с аметистами цвета весенней сирени, красивее которых Ривер еще не видела. Каждый камень был размером с очищенный грецкий орех, и на их плоских гранях играло солнце.

– Нет. Бабушка сказала именно то, что имела в виду. Она сказала: «Отдай его Ривер в день, когда ее представят в качестве Претендентки, поцелуй ее за меня и передай ей, что я ее люблю». А теперь повернись и дай мне его застегнуть.

Ривер вытерла слезы и повиновалась. Ожерелье приятной тяжестью легло на шею, придавая уверенности. Ривер коснулась двух самых крупных аметистов, свисающих с центральной части ожерелья. Они были гладкими и прохладными, но почти сразу она почувствовала, как они нагреваются, пульсируя в такт ее сердцебиению.

Мать развернула ее к себе лицом и снова осмотрела – на этот раз со слезами на глазах. Затем она подняла повыше отполированный осколок драгоценного стекла и заглянула в него вместе с дочерью.