Время жить - [45]

– Вы правы, – говорит Мари, первая нарушив их нежную близость.

– Да, куда это нас может завести? Разве что в трагический тупик. Надо быть честным с самим собой. Вот вы, Мари, вы бы могли вынести жизнь, полную лжи, подпольных свиданий? Я бы ее не вынес.

– А я тем более.

– Посмотрите на меня, Мари.

– Не могу.

– Почему?

– Я боюсь… Боюсь себя. Надо ехать. Я опиралась о ваше плечо и была так счастлива, как никогда!

– Молчите.

– Пора возвращаться в Мартиг. Сейчас придут из школы Жан-Жак и Симона.

– Ах да. Ваша жизнь заполнена, заполнена до краев.

– И в ней нет места для прихотей.

– Это не прихоть, иначе все было бы проще. Самое поразительное, что мы провели месяц вместе, не замечая друг друга, а восемь дней назад что-то произошло… Скажите, у вас это тоже началось в прошлый четверг?

– Да… Но почему?

– Не знаю.

– Когда вы уезжаете, Ксавье?

– Тот, кто будет меня здесь замещать, приедет в конце недели. В воскресенье я съезжу в Тулон проститься с отцом, а в понедельник или вторник сяду на самолет в Мариньяне. Вот так.

– Ну и прекрасно. Все становится на свои места.

Они смотрят друг на друга. Мари встает, отряхивает прилипший к юбке песок. Ксавье тоже стоит – высокий, намного выше ее. Солнце окунулось в залив. Факелы нефтеочистительных заводов, расположенных по обе стороны залива, – как сигналы бедствия.

У Мари дрожат ноги. Она и цепляется за эту минуту, и хочет от нее оторваться. Они стоят в метре друг от друга. И тем не менее ничто не разделяет их; оба испытывают какое-то горькое наслаждение, и у обоих кружится голова.

– Поедем, поедем скорее, – говорит Мари.

– Нет! Поезжайте одна… я вернусь пешком.

– Это далеко.

– Мне спешить некуда.

– В самом деле…

– Я вас прошу. Так будет лучше, не правда ли?

– Конечно, вы правы.

Она бежит к машине, захлопывает дверцу, включает зажигание и отъезжает, не обернувшись.

– Отпусти меня, слышишь!

Луи не задерживается в баре, и каждый вечер застает Мари за одним занятием: она снова и снова слушает купленную в Марселе пластинку. Он берет ее за плечи.

– Не надо, пусти.

В голосе Мари теперь не гнев, не досада, а грусть, и это сбивает Луи с толку. Он, естественно, винит себя. Возможно, кто-нибудь видел, как он заходил к Гю, и донес Мари…

– Мари, завтра мы с Артуром в Жиньяке не работаем. Первое мое свободное воскресенье за многие, многие месяцы. Куда бы тебе хотелось поехать?

– Поезжай с ребятами, а я останусь дома. Надо дошить платье, я уже давно обещала Симоне.

– Ты на меня еще сердишься? Я напился тогда как дурак… Меня уговорили.

– Да нет, не сержусь. Если бы ты только знал, как мне все безразлично.

– Значит, сегодня ты ляжешь в спальне?

С той самой бурной сцены после выпивона, как выражается Луи, Мари так и спит на диване в гостиной.

– Нет, Луи.

– Но, послушай, это же глупо!

Он не знает – злиться или умолять. Он страшится нового срыва. Усталость, засевшая в нем, сказывается при каждом движении, все чаще и чаще мучит боль в спине.

Надо бы взять Мари на руки, поцеловать, прижать к себе, но он боится – а вдруг сразу уснет, как тогда.

Наверное, Ксавье уже прилетел в Сенегал. Нигде, кроме как на пляже, даже и представить его себе не могу. Да и вообще – он, точно песок, просыпался сквозь пальцы – и пустота… С самого четверга прямо места себе не найду, вроде хворой собаки. Жизель, наверно, была права.

Жизель недолго пришлось допытываться, пока Мари расскажет ей про прогулки в Куронн, пластинку, Карро. Прежде всегда исповедовалась Жизель; ведь она только и делала, что закручивала или раскручивала очередной роман. Так повелось со времен их девичества, да так и осталось. Уже в семнадцать лет Жизель была складненькой толстушкой. Теперь же она превратилась в цветущую роскошную блондинку, на которую мужчины кидали недвусмысленные взоры.

«Жизель – ренуаровский тип», – повторял Антуан, кичившийся знанием живописи.

– Ну, а дальше что? – спросила Жизель, выслушав рассказ Мари.

– Все.

– Красавчик с бородой, томные глаза, пластинка, приводящая в трепет, – все так ясно как божий день.

– Ты думаешь?

– Тебе остается только упасть в объятия своего учителя и закрутить с ним роман.

– Ну нет.

– Почему?

– Потому что это не такая простая история.

– Ну конечно, у тебя все сложно. А на самом деле все такие истории кончаются одинаково.

– Вечно ты все упрощаешь.

– Не упрощаю, а свожу к сути.

– Но для нас не в этом, как ты выражаешься, суть. Не в этом.

– Для кого для нас?

– Для Ксавье и меня.

– Вы что, не такие люди, как все?

– Просто я не свободна.

– Неправда, Мари. Просто ты боишься себя.

– Возможно.

– Тебя удерживает не Луи и даже не дети.

– Ничего меня не удерживает. Все дело в том, что мне и в голову никогда не приходило, что у нас с Ксавье могут быть иные отношения. Это твоя идея.

– А помнишь Жильбера?

– Того парня, с которым ты гуляла до Антуана?

– Он погиб в Алжире. Знаешь, я ему кое-что позволяла, но до известного предела. Я пользовалась его робостью, его добротой. Перед отъездом в Алжир – я уже год как была замужем – он пришел со мной повидаться. На его лице уже была печать смерти. Как ни странно, я часто вспоминаю, какими он смотрел на меня глазами.

– Зачем ты мне все это рассказываешь?