Время воды - [4]
В парадном оказалось темно и пахло картофельной шелухой. В родном парадном свет не особо нужен, в родном парадном надо помнить количество ступенек в каждом пролете на ощупь. И еда должна быть простой, от изысканной пучит желудок. И еще на лестнице обязательно должны жить кошки, чтобы крысы не прибегали из соседних домов. Кошками на лестнице отдавало тоже.
Я поднялся на пятый этаж и четыре раза нажал на белый кружок звонка, что висел возле двери, утепленной кусками жесткого войлока. Сердце стучало чаще, чем нужно. Я волновался и переступал с ноги на ногу, в мокрой насквозь шинели с вылинявшими погонами неопределенного рода войск.
Мне открыл Гена, сосед, опытный водопроводчик, с широкими, ржавыми и твердыми, как камень, ладонями. Он был в грязной майке до колен и пушистых бесформенных шлепанцах, перешитых из старых мягких игрушек. Толкнув дверь вперед, Гена пошатнулся и уперся спиной о наличник.
— Кого надо?
— Не узнаёшь?
— Нет.
— Гонять тебя было некому.
От водопроводчика исходил дурной запах распада фенолов и низкомолекулярных спиртов, но я был рад этому говнюку.
— Дядя Гена, это я, Виктор. И теперь я тебя гонять буду, как суслика.
— Вихтур! Мать твою!.. Ты это, того… — прошептал он. — Сбежал, что ли, ёп тыть?
И этот туда же! Все-таки пролетариат непроходимо глуп. Был ли он на самом деле движущей силой Октябрьской социалистической революции?
Я сказал просто:
— Старший сержант Попов демобилизован согласно осеннему приказу министра обороны. Бухать со мной будешь?
— Я? Я с четырнадцати лет пью, с той самой минуты, как в ремесленном училище первый болт завернул. Только… это… — Гена замолчал и насупился. — Только вот что: у меня с «бабками» плохо.
— Да ты забей, не думай. У меня все с собой: и выпивка, и закуска, — я протянул авоську к его носу, чтобы он мог посмотреть и понюхать.
— Что там у тебя? Натовская гуманитарная помощь?
— Помощь? Дождешься помощи от гуманитариев. Отбил у врага, — уверенно произнес я, вспоминая панику на перроне. — Ну что мы стоим в дверях, как первогодки. Пойдем, выпьем, я до костей промерз. Есть еще кто-нибудь дома?
— Нет никого. Моя спит. А Кирюха, братик мой полукровный, выпил бы, но не может, он в больнице сейчас — обжег тормозухой желудок.
— Тогда посидим на кухне, — предложил я. — Там курить можно.
На самом деле я обычно курил в своей собственной комнате, но мне не хотелось приглашать туда посторонних. Посторонние же — как широко ни бери, как ни рассматривай в лупу — это все, кроме двух моих друзей, моей возлюбленной, которая, возможно, сама не догадывалась об этом, и моих родителей, которых мне хочется уберечь от упоминания в этой истории.
Мы прошли на кухню и сели друг напротив друга за квадратный стол, плотно зажатый между газовой плитой и колонкой. Я вытащил из пакета скользкие пирожки и вареную курицу, которую Генофон разломил на две части в одно движение и почти бесшумно. На клеенчатой скатерти были нарисованы тарелки, вилки, ложки и даже кое-какая закуска, что существенно облегчало сервировку. Поэтому, когда я выставил две бутылки водки ровно по центру стола, натюрморт приобрел вид законченный, сытный, согласованный с законом симметрии и располагающий к долгой серьезной беседе.
Мы выпили по одной. Закусили и закурили… Молчали, наблюдая, как выдыхаемый нами дым зависает под потолком.
Генофон раздавил в пепельнице окурок, большим пальцем растер до молекулярного уровня и сказал:
— Что-то разговор, Витюх, не идет. Может, это… еще по одной?
— Не вопрос, — я призывно махнул рукой.
— Одобряю… — подмигнул Генофон.
Я принял его фразу за тост и опрокинул стопку.
Стопки у Генофона большие — граммов по восемьдесят, с непривычки мне ударило в голову, стало тепло и захотелось сделать или сказать что-нибудь доброе.
— Хорошо, — произнес я.
— А то, — подтвердил Генофон. — Это только бабы водку не любят. Души у них нет потому что. А ты это, Витек, голландский спирт «Рояль» пробовал?
— Откуда? В армии бухать не положено. Если только на аэродроме. Там можно, авиационного топлива.
— Ну да, ну да, — согласился Генка, закуривая. — Но я вот что тебе скажу: голландский спирт лучше авиационного, хотя технический тоже. В чистом виде химией отдает, поэтому его нужно разводить кока-колой. Это, Витек, получается такая штука… Со стакана прямо как чукча становишься. Завтра халтуру оплатят — попробуем. А пока «за неимением гербовой» давай нашей «Столичной» выпьем.
Мы выпили. Потребность совершать хорошие поступки и думать хорошие мысли усилилась, и я сказал снова:
— Хорошо, бляха-муха.
— Ну так ёп, — подтвердил Генофон.
— А вот этот спирт «Рояль» — он откуда? Раньше такого не было, не припомню.
— То, Витюха, говорю же, гуманитарная помощь, — объяснил Генофон.
— Но они же, голландцы, того… — выразил я свое несогласие.
— Пидоры? — не понял водопроводчик.
— Да нет, — я насупился, — они наши враги из Северо-Атлантического блока. Ну и пидоры, само собой, тоже. И, к тому же, наркоты.
— А вот спирт у них хороший, ядреный, и с утра не блюешь, — Генофон вступился не то за голландцев, не то за их алкоголь. — Гуманитарная помощь для нас, алкоголиков.
— Эх, не понимаешь ты, дурень, НАТО наш враг, — я попробовал повторить все, что запомнил в армии, невежественному, пьянеющему на глазах Генофону. — Тебе, дядя Гена, список наших врагов следует выучить и запомнить. Учи и запоминай. Американские империалисты, немцы, у которых фашизм поднимает голову, итальянские коллаборационисты, французские гомосеки, португальские конкистадоры… От них помощи быть не может, от них только мировая угроза!
Валерий Буланников. Традиция старинного русского рассказа в сегодняшнем ее изводе — рассказ про душевное (и — духовное) смятение, пережитое насельниками современного небольшого монастыря («Скрепка»); и рассказ про сына, навещающего мать в доме для престарелых, доме достаточно специфическом, в котором матери вроде как хорошо, и ей, действительно, там комфортно; а также про то, от чего, на самом деле, умирают старики («ПНИ»).Виталий Сероклинов. Рассказы про грань между «нормой» и патологией в жизни человека и жизни социума — про пожилого астронома, человеческая естественность поведения которого вызывает агрессию общества; про заботу матери о дочке, о попытках ее приучить девочку, а потом и молодую женщину к правильной, гарантирующей успех и счастье жизни; про человека, нашедшего для себя точку жизненной опоры вне этой жизни и т. д.Виталий Щигельский.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Секс, еда, досуг — это мифы уводящие нас в социальное небытие, единственная реальная вещь в нашей жизни — это работа».
Жизнь в стране 404 всё больше становится похожей на сюрреалистический кошмар. Марго, неравнодушная активная женщина, наблюдает, как по разным причинам уезжают из страны её родственники и друзья, и пытается найти в прошлом истоки и причины сегодняшних событий. Калейдоскоп наблюдений превратился в этот сборник рассказов, в каждом из которых — целая жизнь.
История о девушке, которая смогла изменить свою жизнь и полюбить вновь. От автора бестселлеров New York Times Стефани Эванович! После смерти мужа Холли осталась совсем одна, разбитая, несчастная и с устрашающей цифрой на весах. Но судьба – удивительная штука. Она сталкивает Холли с Логаном Монтгомери, персональным тренером голливудских звезд. Он предлагает девушке свою помощь. Теперь Холли предстоит долгая работа над собой, но она даже не представляет, чем обернется это знакомство на борту самолета.«Невероятно увлекательный дебютный роман Стефани Эванович завораживает своим остроумием, душевностью и оригинальностью… Уникальные персонажи, горячие сексуальные сцены и эмоционально насыщенная история создают чудесную жемчужину». – Publishers Weekly «Соблазнительно, умно и сексуально!» – Susan Anderson, New York Times bestselling author of That Thing Called Love «Отличный дебют Стефани Эванович.
Действие романа разворачивается во время оккупации Греции немецкими и итальянскими войсками в провинциальном городке Бастион. Главная героиня книги – девушка Рарау. Еще до оккупации ее отец ушел на Албанский фронт, оставив жену и троих детей – Рарау и двух ее братьев. В стране начинается голод, и, чтобы спасти детей, мать Рарау становится любовницей итальянского офицера. С освобождением страны всех женщин и семьи, которые принимали у себя в домах врагов родины, записывают в предатели и провозят по всему городу в грузовике в знак публичного унижения.
Джозеф Хансен (1923–2004) — крупнейший американский писатель, автор более 40 книг, долгие годы преподававший художественную литературу в Лос-анджелесском университете. В США и Великобритании известность ему принесла серия популярных детективных романов, главный герой которых — частный детектив Дэйв Брандсеттер. Роман «Год Иова», согласно отзывам большинства критиков, является лучшим произведением Хансена. «Год Иова» — 12 месяцев на рубеже 1980-х годов. Быт голливудского актера-гея Оливера Джуита. Ему за 50, у него очаровательный молодой любовник Билл, который, кажется, больше любит образ, созданный Оливером на экране, чем его самого.
Михаил Ганичев — имя новое в нашей литературе. Его судьба, отразившаяся в повести «Пробуждение», тесно связана с Череповецким металлургическим комбинатом, где он до сих пор работает начальником цеха. Боль за родную русскую землю, за нелегкую жизнь земляков — таков главный лейтмотив произведений писателя с Вологодчины.
В сборник вошли рассказы разных лет и жанров. Одни проросли из воспоминаний и дневниковых записей. Другие — проявленные негативы под названием «Жизнь других». Третьи пришли из ниоткуда, прилетели и плюхнулись на листы, как вернувшиеся домой перелетные птицы. Часть рассказов — горькие таблетки, лучше, принимать по одной. Рассказы сборника, как страницы фотоальбома поведают о детстве, взрослении и дружбе, путешествиях и море, испытаниях и потерях. О вере, надежде и о любви во всех ее проявлениях.