Время тяжелых ботинок - [3]

А главное, вчерашнее уведомление под подпись о сокращении его должности в НИИ эконометрики, где он считался перспективным учёным. И сутки не прошли, а звёзды, по словам Пенелопы, уже отреагировали и карты легли соответственно.

Астролог налила ему жидкости с привкусом валерьяны и подождала, когда зелье начнёт действовать.

– Теперь вам придётся успокоиться и выслушать главное.

– Как – ещё не всё?.. – выдавил из себя клиент, заторможенный убойным коктейлем из успокоительных средств. – Я и так социальный выкидыш…

– Вас ждёт тюрьма. За растление малолетних.

Чекашкин допил стакан до дна и бездумно уставился в одну точку.

Их семейный астролог прошлась по огромной комнате с высоченными потолками, задержалась у картины в тяжёлой раме и снова уселась напротив смятого клиента.

– Теперь, Толян, слушай меня внимательно.

Так называла его только вологодская Маргарита.

У него как-то сами собой растянулись щёки, как у приговорённого к смерти, который в последнюю минуту решил улыбнуться расстрельной команде.

– Слушай и запоминай. С этого дня ты должен во всём повиноваться человеку с отчеством Захарович. Только он может тебя вывести на правильную дорогу. Запомнил? Повтори.

– Можно короче – Захарыч, – тряхнула чёрной гривой.

«На целых два звука меньше, – про себя подсчитал статистик. – Сейчас она сядет на метлу и вылетит в форточку».

– О чём ты, Толян, я же не пролезу. Да и какое помело меня выдержит, во мне сто тридцать килограммов?

5

– Чекашкин, на выход!

Он плёлся по коридору изолятора временного содержания – руки назад – и удивлялся, как после стольких побоев ещё может идти.

Кажется, сломали ребро – болит при вдохе.

Вначале он пробовал отмахиваться, но быстро сообразил, что этим только озлобляет сокамерников.

Пинки приносили физические страдания. Они выбивали из него живую душу, курочили и сметали человеческое достоинство.

Да, два высших образования не пропьёшь. Но их можно легко УШАТАТЬ.

Били его грамотно и, можно сказать, аккуратно.

Через неделю такой жизни математик и статистик уже знал, что вот этого кавказца с железными зубами он загрызёт до смерти – если самого не угробят раньше.

Оказалось, что сразу потрясшие его скученность в камере и вонючая государственная еда – это цветочки. Он здесь – изгой, чухан, самый худший и презренный. Но даже крайняя шконка у параши была счастьем, когда его пускали хоть на час провалиться в черноту, из которой громкий смех, ругань и гром засова железной двери были едва слышны. Спали здесь по очереди. Вместо будильника – пинки в область почек.

Чекашкин ничего не знал о ельцинском указе, по которому в изоляторе временного содержания без предъявления обвинения могли продержать до тридцати суток. Когда его просветили, время словно остановилось.

Часы отобрали при аресте. Окна в камере не было. С ним не разговаривали, на его вопросы не отвечали. Зная, что он тут единственный, кто не получает с воли передач, бросали ему со стола объедки, сначала на них поплевав.

Не хватало воздуха. К толчку, возле которого ему определили место, была постоянная очередь.

Единственное, что удерживало от того, чтобы разбить себе голову о стенку, это ощущение нереальности происходящего. Он убеждал себя, что вот-вот проснётся.

Сначала спасался тем, что решал в уме интегральные уравнения, декламировал про себя по-английски Киплинга, вспоминал текст диссертации, включая многочисленные статистические таблицы.

Пробовал задерживать дыхание по системе йогов – помогло ненадолго.

Последнее, что он услышал на выходе из камеры, были слова: «Отмяк. Пора опускать».

Его привели не в комнату, где подследственные встречаются с адвокатами и следователями, а в служебный кабинет. Стол был накрыт, как в ресторане, только без спиртного.

Здесь чистый воздух и не было сокамерников.

Чекашкин, ни о чём не спрашивая, набросился на еду.

Он молчал и только слушал собственное свинское чавканье, чего за ним раньше не водилось.

На десерт пышноусый мощный адвокат предложил ему чифирь, предварительно чего-то в него плеснув из маленького термоса.

– Не бойтесь – не отрава. Это китайский лимонник. Он взбодрит минимум часов на двенадцать.

– Закурить бы, – проглотив кусок жареного мяса, буркнул арестант.

– Какие предпочитаете? – роскошные белые усы скрывали улыбку адвоката.

– «Приму».

Отовсюду уволенный перспективный учёный, преподаватель техникума и сторож-грузчик гастронома блаженно затянулся. Силы действительно прибывали.

– А ты знаешь, братан, что раньше на малолетке курить «Приму» было западло?

Чекашкин ничего не понял, хоть речь была русской. Адвокат это заметил и перевёл:

– Раньше в колонии для несовершеннолетних курить «Приму» было не по воровским понятиям. А знаете почему? Потому что пачка этих сигарет красного цвета, а «красные» на зоне – «козлы», враги правильных пацанов. Этим я только хотел сказать, что за забором вас ждут большие проблемы. Сидеть в России надо уметь. Да и статья у вас – убийственная.

– Я ни в чём не виноват. Одного не пойму, кому я мог насолить? Такая подстава, наверное, стоит немалых денег? – Чекашкин всё пытался понять, что это за адвокат такой? Кто его мог нанять?