Время собирать виноград - [35]

— Вы, конечно, понимали, что мне нетрудно было бы найти его. — Капитан Стоев наступал на них, как будто танцевал медленный старинный танец по натертому до блеска паркету, под светом хрустальных люстр, и пластичность его движений нелепо контрастировала с неуклюжими фигурами гостей.

— Так почему же я его не искал? Почему не арестовал, а? Почему? Почему вы не спрашиваете меня об этом?

Его вопросы отскакивали от стены, к которой прилепилась вся пятерка, не вызывая у нее интереса и не разрушая плотной неподвижности группы.

— Может быть, так мне легче будет расправиться со всеми вами, не правда ли? — Капитан по всем правилам своего «театра» переходил от вопля к шепоту, и где-то на самых глухих и низких нотах у него пробудилось осознанное желание разыграть оскорбление, а потом и убийство. Впрочем, может быть — кто знает, — это был не только фарс, который он хотел доиграть до конца, но и расчет: если возникнет свалка, он успеет незаметно скрыться… С вызывающе злым смехом, бравируя умением мгновенно фиксировать все вокруг, Стоев оглядел комнату — мама в позе недоуменного отчаяния, я, хнычущий в углу, два солдата со штыками наперевес, между ними рыжий Кольо в расстегнутой на груди рубашке и с непокрытой головой, а в двух шагах от него Мичка, всем своим существом устремленная к любимому, перед ними фельдфебель, стоящий «вольно», и пятеро, скорчившиеся у стены, — немая сцена, в которой, право же, смешного было больше, чем грустного, потому что статичность в этих условиях делала смешным даже самый трагический жест.

— Не-е-ет… — зашептал капитан, переходя из одного «состояния» в другое, как настоящий актер. — Нет! Я так не уйду! Сначала я расстреляю вас, всех вас расстреляю!

Для пущей убедительности он расстегнул кобуру, выхватил пистолет и выстрелил в потолок.

— Вперед, всем выйти! Я перебью вас во дворе, чтобы не изгадить дом!

Оба солдата и фельдфебель, воспринявшие слова своего командира как приказ, нацелили оружие на людей. Все пятеро сжались еще больше, каждый норовил спрятаться за спину другого. Вдруг от них отделился отец, какая-то волна — это были и еще не отшумевший алкоголь, и только что прозвучавший выстрел, и затаенная ненависть, вдруг бросившаяся ему в голову, — подняла его и поставила перед капитаном, беззащитного, одинокого.

— Хватит кровопролития, господин капитан, — глухо проговорил он. — Неужто вы не устали!

— А вот тебя я расстреляю первого, господин хороший! — Капитан раздавал приговоры со свирепым удовольствием, словно это были награды.

— Ступайте вперед, я отправлю вас к праотцам во дворе!

И хоть свой приказ капитан произнес, насмешливо сморщив нос, оба солдата и фельдфебель, не раздумывая ни минуты, штыками принялись подталкивать людей к двери.

— Никто отсюда не выйдет! — закричал отец. — Пока еще я здесь управляющий!

Рыжий Кольо проскользнул между солдатами назад и приготовился к прыжку, но отец не видел этого. Он сделал шаг в сторону капитана и оказался совсем рядом с ним. Сильное тело отца пахло алкоголем и по́том, оно надвинулось на тощего капитана, и тот вынужден был отступить, на его лице появилась гримаса брезгливости и отвращения, он театрально простонал, делая вид, что его теснят, и с укоризной обернулся к своим подчиненным. Отец подставил свою грудь под их винтовки — это была удобная мишень, — как будто знал, что за этим последует.

Лицо его давно отметила печать жертвенной отрешенности, вознесшей его в небесные селения прежде, чем все случилось. Один из солдат автоматически размахнулся — если бы этого не сделал он, наверняка сделал бы другой. Штык сверкнул, вобрав в себя блеск люстр, и, раз навсегда покончив с идиллией у Главных ворот, тихо погрузился в человеческую плоть. Отец упал без стона, как человек, уверенный в том, что хорошо сделал свое дело, и печать жертвенности сошла с его лица. Мама отделилась от стены, страшно закричала что-то непонятное и упала на тело отца, как будто она уже проделывала это много раз в своем воображении.

— Идиот! — выругался капитан Стоев. И тут он, по-настоящему испугавшись и сознавая, что произошло непоправимое, бросился по лестнице вниз.

Вслед за ним ринулись все, я был последним, с плачем катился я по лестнице, всеми брошенный, я спасался от крови и разрушения, перила задерживали мое стремительное падение, поворот лестницы на бельэтаже сбил инерцию движения, я спасался от страшной картины разрушения, от штыка, винтовки и заката, дом за моей спиной притих, мрачный, одинокий, брошенный британский замок, а я спасался…

Уже рассвело, видно было, как капитан Стоев мчался к малиннику, а за ним бежал, размахивая шашкой, поручик Чакыров — это была классическая картина «охотник и дичь», капитан бежал слишком долго, не убегая, а поручик замахивался слишком долго, не нанося удара, в конце концов капитан запутался в кустах, упал и растянулся на земле, больше ничего не было видно, послышался лишь жалобный писк раненого зайца, Чакыров наклонился, вынес вперед правую ногу и чуть согнул ее в колене, все его существо выражало жестокое опьянение победителя, шашка равномерно опускалась и подымалась — достойный финал душераздирающей оперетки. Рыжий Кольо успел отнять у одного из солдат винтовку, тот отдал ее без всякого сопротивления, фельдфебель и оба солдата уже стояли перед ним с поднятыми вверх руками, поп из Налбантларе спохватился и повернул к дому, бормоча сквозь зубы ругательства и молитвы, а смотритель минеральных ванн Славчев глупо пялил глаза.