Время собирать виноград - [182]

Больной сложил рецепт вдвое и вышел. Тогда я повернулся к Колеву. Он действительно смахивал на того подмастерья. В его взгляде была покорность, преданность и готовность исполнить любое ваше желание.

— Ты завтра вечером свободен? — спросил он меня.

Я тут же подумал, что он собирается попросить меня о какой-нибудь услуге. Я все чаще убеждаюсь, что, если кто-то из владельцев одной из пяти-шести машин, стоящих перед нашей поликлиникой, собирается отдать в ремонт аккумулятор, он придет именно ко мне и сообщит, что аккумулятор сел, и я предложу ему поехать вместе на автостанцию. Порой мне кажется: они обращаются ко мне за помощью не потому, что держат меня за доброго или услужливого малого, а потому, что считают человеком, подходящим для оказания им всяких мелких услуг, настолько ничтожных, что, откажи я им в этом, они ничего не потеряют. Они просто не считают, сколько раз я им отказывал. Правда, я не очень уверен и в том, что они помнят, сколько раз я соглашался. «Так ты едешь?» И я еду.

На этот раз Колева в мой кабинет привел не аккумулятор. Он приглашал меня на ужин. К себе домой. Не так уж часто получал я подобные приглашения. Мой образ жизни таков, что время, предназначенное Для ужина, как правило, я провожу в забегаловках. Поскольку получаю приглашения не очень часто, я чувствую себя неловко. Если я не спрашиваю заранее, кто там будет, то оказывается, что я должен развлекать чью-то незамужнюю или разведенную сестру или еще какую-нибудь родственницу. Но если я интересуюсь, прийти мне одному или с дамой, мне любезно отвечают: как хочешь. А это право решать самому ставит меня в затруднительное положение. Привести одну из своих бывших жен я считаю невозможным, а приход с какой-нибудь из знакомых поначалу сходит мне с рук, зато потом превращается в пытку. Женщины, сидящие за столом, не одобряют моего выбора, они не просто разглядывают мою спутницу, а буквально пожирают ее глазами. Глазами — потому что ртом нельзя. Поскольку она мне никто, то мне безразлично, терпят они ее или нет; и тогда они так на нее набрасываются, что я даю себе клятву впредь никогда не приводить с собой существо, руки у которого чересчур белы, а платье узко в бедрах, и бедра эти не только высокие, но и чуть полноватые, как у женщины. Ради собственного спокойствия я стараюсь не приводить с собой подобных девиц. Хожу в гости один.

— Значит, завтра в восемь! — повторил, уходя, Колев.

— А где ты живешь?

Он вернулся и начал объяснять:

— Улица Урвич… Ты что, не помнишь? Маленькая такая улочка, у нас там еще были занятия по травматологии.

Я сказал, что припоминаю, хотя это было не так; чем больше мне объясняют то, о чем я не имею никакого представления, тем больше запутывают…

Я отношусь к тем людям, которые не перестают удивляться переменам, происходящим в Софии. Стоит мне оказаться у отеля «Москва», я поражаюсь тому, что там, где еще не так давно были поля и огороды, теперь выросли новые кварталы. Вспомнил, конечно, и улицу Урвич. Невзрачную такую, с одноэтажными домами. Сейчас она застроена зданиями-близнецами, и, если бы мне пришлось там жить, я бы, наверное, путал свой корпус с чужими. Нашел я и дом Колева. На лестнице — линолеум, на лестничных площадках — цветы, но не ради украшения, а вынесенные сюда жильцами за ненадобностью, как и башмаки и тапки, стоявшие у дверей.

— А я вожусь с жаровней, — сообщил мне Колев. Действительно, его лицо казалось рябым от пепла: видно, с помощью газет он разжигал древесный уголь. — Проходи в гостиную.

И он указал мне на дверь с двумя огромными матовыми стеклами, разделенными белого цвета рейкой; Когда он открыл дверь, в глубине гостиной я увидел Матея. Кого-кого, а его здесь я не ожидал увидеть. Тем более сегодня, спустя три дня после назначения главврачом. За фикусом стояла женщина в белом, но я не успел ее разглядеть, так как ко мне направилась Маргарита, в длинном платье, с сигаретой в руке. Возможно, я не привык к женщинам в длинных платьях; когда я смотрю на них, мне кажется, что у них меняется походка.

Маргарита буквально повисла на мне. Если я оказываюсь рядом, она обязательно прижимается ко мне. Рукой, локтем, плечом или бедром. Но не потому, что я ей нравлюсь, а чтобы напомнить мне, что все это у нее есть.

— Наконец-то ты пришел к нам. Теперь сам убедишься, какое мясо готовит Васил. А ты почему-то все отказывался… — Она шла, словно танцевала аргентинское танго, и мы двигались навстречу друг другу, демонстрируя синхронность покачивания наших бедер.

Я подбодрил себя улыбкой человека, которого неоднократно приглашали в этот дом, а он постоянно увиливал от приглашения. Такие, как я, становятся алкоголиками, отрицая домашний уют и предпочитая ему не покрытые скатертью столы забегаловок.

— А это твой старинный приятель… — Матей, улыбаясь, привстал со стула и протянул мне руку. — А там, у фикуса, его прекрасная половина.

Так я впервые увидел Лену. Женщину, о которой можно только мечтать. Мечтать и не стыдиться восхищения, переполняющего тебя. У меня в ушах зазвучали стихи Блока, Есенина, Лермонтова, музыка Шопена и Шуберта. Она была в белом платье, с обнаженными до плечей руками удивительной белизны, от которой нельзя было оторвать взгляд. Глаза зеленовато-серые, а волосы — черные, как вороново крыло. Я растерялся. Более, красивой женщины я никогда не встречал.