Время собирать виноград - [155]

Сценарист и режиссер вполголоса разговаривали о картине.

— Вроде бы получается, — говорил режиссер. — Все идет нормально, а это очень важно. Я чувствую, понимаешь, кончиками пальцев чувствую, что будет хорошо.

— У меня такое же впечатление, — сказал сценарист. — Остается лишь, чтобы его разделили зрители, посмотрев картину на экране.

— Когда литературная основа добротная… — сказал режиссер. — Я не для того, чтобы тебе польстить, но так оно на самом деле.

Большак, вдоль которого тянулись деревушки, уже кончился, теперь машина ехала по асфальтированному шоссе. Далеко впереди, на равнине, показались крыши городка, приютившегося в излучине большой реки и окруженного тополиными рощами, алыми в лучах закатного солнца.

Милко нажал на газ, и «волга» помчалась еще быстрее, обгоняя впряженных в повозки, смиренно трусивших по асфальту осликов и тяжело нагруженные грузовики.

У входа в гостиницу машина, круто развернувшись, затормозила, и сценарист увидел в окне второго этажа бледное лицо Елены, жены водителя.

Водитель отрицательно покачал головой и развел руками, что означало: ничего не поделаешь, служба! «Волга», взвизгнув тормозами, свернула за угол, лицо Елены скрылось, и Милко полетел в обратном направлении, мимо кукурузных полей и разбросанных вдоль дороги деревенек.

Душ после долгого жаркого дня был истинным наслаждением. Сценарист стоял под холодными струями, зажмурившись, уронив руки вдоль туловища и отдаваясь тому же сладостному ощущению невесомости, какое владело им там, среди подсолнухов…

Он постоял так минут десять, потом выключил воду, вытерся, надел чистую рубашку. Тонкая ткань приятно холодила кожу.

Он чувствовал себя чистым и сильным, в душе звучала какая-то ликующая музыка, и он не понимал отчего — оттого ли, что он здоров и работа идет успешно, или из-за этого желтеющего, безмятежного, залитого солнцем лета, которое близилось уже к концу. На душе было покойно и радостно.

Он вышел в коридор, спустился по красным ковровым дорожкам ниже этажом и постучался к режиссеру. В дверь высунулась мокрая голова.

— Иду, — сказал режиссер. — Подожди там, можешь заказать себе стаканчик. Но только один, остальные уж мы вместе.

Сценарист не спеша вышел из гостиницы. Сразу за нею начинался парк, старые деревья подступали к самой реке, на берегу которой, прямо у воды, расположился небольшой ресторанчик. Несколько выгоревших от солнца зонтов, десяток столиков под кронами деревьев, выкрашенные в оранжевый цвет стулья — на всем лежал отпечаток спокойствия и прохлады реки, протекавшей всего в метре отсюда. Пахло жареной рыбой, к деревянному домику, где помещалась кухня, быстро пробежала рыжая кошка.

Его тут знали — не успел он сесть, как подошла жена директора, приветливо улыбнулась ему и застелила стол белоснежной скатеркой.

— Есть раки, — сообщила она. — Только что привезли. Я держу их в ведре. Специально для вас.

Сценарист поблагодарил, но сказал, что до раков недурно бы отведать жареной рыбки с белым охлажденным вином, это попозже, когда придет его товарищ.

— Салат, конечно, тоже? — спросила женщина. — С постным маслом?

— Конечно.

— А пока как обычно?

— Как обычно. И три кусочка льда. Найдется?

— Для вас — всегда, — улыбнулась она и пошла в кухню.

Откинувшись на спинку стула, он засмотрелся на тронутые осенним пламенем леса на другом берегу. Медленно проплыл караван из нескольких барж, которые тянул за собой красный буксир, на одной барже женщина развешивала белье, и от легкого ветерка платье ее вздувалось колоколом. Сценарист провожал баржи взглядом до тех пор, пока они не превратились в точку на горизонте, слившуюся со спокойной зеленой гладью воды.

Ему подали светло-коричневый напиток, о стенки стакана, легонько позвякивая, стукались три кубика льда. Он медленно, маленькими глотками отхлебывал, алкоголь разливался по жилам, наполняя тело приятным холодком.

В ресторанчике не было еще ни души, на ветках деревьев резвились птицы: он ясно различал шорох их крыльев. Повеял ветерок, принеся с собой запахи реки, лодок, простора.

Опускавшийся шлагбаум чуть не ударил «волгу» по багажнику, и она перемахнула через железнодорожную линию. Где-то совсем близко раздался гудок поезда. Милко переключил на четвертую скорость и взглянул на часы — прошло двадцать семь минут, неплохо для такой дороги, вконец разбитой тракторами и телегами. Большего и требовать нельзя, тем более что ехать приходится по таким вот деревушкам, где все толкутся на улице — ребятня, гуси, старики… Конечно, скоростные этапы автогонок обычно проходят где-нибудь в горах или же в пустыне — там никто не толчется, жми вовсю, сколько есть сил. И к тому же у людей машины, а это разве машина? Дребезжит, будто ящик с пустой посудой. Как ни отлаживай, это уже не машина. Если она шесть тысяч километров намотала, только в таксомоторный парк и годится. На ней пассажиров с багажом возить с вокзала в центр да вечером пьяных цыган в их пригород. Нет, без настоящей машины он не человек, во что бы то ни стало надо раздобыть гоночную, и тогда приветик, распростится он и с цыганами, и с приземистыми развалюхами, и с глинобитными нужниками во дворе, прощай уличная грязь, тощие тюфяки, прогнивший потолок, бидон с соляркой, жалкая печурка, пивнуха… Машина… А откуда ее взять-то? По почте небось не пришлют…