Время Скорпиона - [11]

Шрифт
Интервал


Иосиф

Доброе утро, На талья-соблазнительница! Если это можно назвать утром, отзавтракал в два часа дня. Не ответил на вопрос не от невежливости, а от состояния: глаза не открывались, в голове непроглядный туман и смутный образ южанки с убранными назад темными волосами среди встречающих… Переработал, видно, то ли галлюцинации, то ли сон, то ли предчувствие. Вам виднее.

Кофе или плотный завтрак? Ну, это смотря как ночь провел… Кофе – пожалуй, но позже – густой, горький и медленно. И не одному, а если не дома – то тем более.

Извиняться за эмоции? За что? За эту волну внезапного тепла, прорвавшегося в мой сермяжно прожитый день?

А к тому, что «хладнокровия в письмах не было» – Бог с Вами, знаю, конечно. Вреден я, милая Nataly неистребимо.

«Скорпион – для меня это уже слишком…» Что-то до боли знакомое… Многим оказалось слишком. Видно, не судьба.

Как там рандеву в российском посольстве? И как Вы были одеты? И вообще… расскажите мне что-нибудь, долго… А усталый, вредный Скорпион закроет глаза и будет все это мягкими глотками… А потом поднесет кончики не своих пальцев к своим сухим и теплым губам…


Nataly

Только что вернулась домой: день был ужасный, суетный и суматошный. Ну, хоть завершился приятно – Ваше письмо, ожидаемое и, как всегда, ироничное. Но слегка минорное, или показалось?

«Наталья-соблазнительница» – как мне это понравилось! Ведь именно в этом и есть высшее женское предназначение!

Самый легкий вопрос – последний.

Сегодня просто относила перевод на заверение: черные брюки, черный тонкий свитер, черные туфли на каблуке, розовый кожаный пиджак, крупные серьги из розовой яшмы и гладкая прическа… Розовый – не леденцовый, а, пожалуй, очень светло-малиновый, хорошо сочетается с черным. А черный – мой любимый цвет! Подходит практически для любо го события, ну разве только свадебное платье черного цвета будет эпатировать публику.

Завтра собираюсь в русский ресторан, хозяйка этого заведения – профессиональная певица и моя хорошая приятельница. Я иногда тоже там пою, если просят друзья…

Надо же хоть чем-то удивить неистребимо вредного Скорпиона!

Может, просто поразить… Кончики пальцев слегка подрагивают… в центре ладони ощущение от легкого, почти неслышного прикосновения губ и языка… или мне показалось?

«Как соломинкой пьешь мою душу», помните? Гениальная Анна Андреевна: не вспоминала уже целую вечность. Равно как не помню, когда встречала кого-либо в аэропорту… разве только во сне… или это были галлюцинации, навеянные коварным «Vinho Verde»…


Иосиф

Два дня не мог Вам написать. Нет, не из-за дел – рука не шла. Шатался по кабакам. Да и сейчас не сух, милая Nataly уж не корите Скорпиона. Мы народ меченый. Тем более что полтинник за спиной оставил… Правда, ровным счетом ничего не изменилось. Даже обидно. Думал, мудрее стану… Позавчера в джазовом подвале одна молодящаяся моей спутнице: «Скорпион?! Дорогая, бегите! Все остальное – да, но только не это!»

Посмеялись. Вот ведь, сударыня Наталья, страху мы нагнали… Эт-те не Ваньку валять – уметь надо. Ахматова? Как же, помню. Другое, правда:

Я пью за разоренный дом,
За злую жизнь мою,
За одиночество вдвоем,
И за тебя я пью,
За ложь меня предавших губ,
За мертвый холод глаз,
За то, что мир жесток и груб,
За то, что Бог не спас.

Но это несколько не мое, хотя и преклоняюсь. Я вот со стариной Осипом согласен:

Ой-ли, так-ли, дуй-ли, вей-ли,
Все равно.
Ангел Мэри, пей коктейли,
Дуй вино!
Я скажу тебе с последней прямотой:
Все лишь бредни, шерри-бренди,
Ангел мой.

Ах, ангел мой Nataly, приперся я домой, позвонил снизу – никто не открыл. Носит Вас, душенька, по раутам и бомондам, управы нет, за ключом пришлось лезть. А ведь сразу не найдешь, в дюжине карманов-то, джинсы там, пиджаки с запылившимися лацканами. А может, и к лучшему, платок тут какой-то с кружевами оказался – скандалу не оберешься.

Конфуций: не пиши письма в возбужденном состоянии. А выпивши? Ща как кликну… А вдруг, глядишь, накликаю? И улетит. Не воротишь ведь. А… была не была, где наша скорпионшая душа не пропадала. Сколько накликал, че добру пропадать?

Вру, вспомнил, не пил он, Конфуций, все морали да нотации. Вот Ли Бо – другое дело. Весельчак и шельма.


Иосиф

Добрый день, Nataly!

Не берите в голову и простите, что озадачил хорошего человека.

Вообще армяне в состояние совершенной отключенности не впадают. В конечном счете, обволакивающее действие алкоголя провоцирует помесь иронического куража, подтрунивания друг над другом и над собой и, конечно, неизбежный разговор о «тяжелой армянской судьбе». Есть даже анекдот. «Вопрос: как получить черную тушь? Ответ: надо взять стакан чистой воды и капнуть туда каплю армянской судьбы».

А сейчас нормальный ответ на Ваше письмо. Спасибо за вечерний рассказ. Черное. Вам идет точно. С конца 19-го века цвет интеллектуалов и загадочных женщин. «Божественный абсолют есть тьма, а не свет». Цитата: «просто относила перевод на заверение…» Какая прелесть это «просто»!

А потом застучали каблучками, та-та-та: «черные брюки, черный свитер, черные туфли, розовый кожаный пиджак… розовый – не леденцовый (помилуйте, как можно-с?!), а, пожалуй, очень светло-малиновый…» Да еще сводящая меня с ума гладкая прическа… Осталось только в легкой спешке накрасить перед зеркалом ресницы, чуть приоткрыв при этом губы, и мельком взгляд на меня назад… ну что, поразила!? Прелесть, Женщина Наталья! Может, я все это накрутил, тогда оставьте меня в этом теплом заблуждении.


Еще от автора Галина Сергеевна Лавецкая
Между любовью и любовью

Новый роман Галины Лавецкой – это семейная история, рассказывающая о жизни и судьбе трех поколений с начала 60-х годов и до наших дней. Плавное повествование о беззаботном детстве героини, дочери высокопоставленного советского чиновника, неожиданно сменяется острым драматическим сюжетом. Талантливая писательница Вика Велехова, так и не реализовавшая свой дар, долгие годы мечется между мужем и любовником, между мечтами о настоящем творчестве и нежеланием что-либо изменить. Она грешна, нерешительна, отчаянно маневрирует между правдой и ложью, пытаясь сохранить свой маленький мирок.


Рекомендуем почитать
Шлимазл

История дантиста Бориса Элькина, вступившего по неосторожности на путь скитаний. Побег в эмиграцию в надежде оборачивается длинной чередой встреч с бывшими друзьями вдоволь насытившихся хлебом чужой земли. Ностальгия настигает его в Америке и больше уже никогда не расстается с ним. Извечная тоска по родине как еще одно из испытаний, которые предстоит вынести герою. Подобно ветхозаветному Иову, он не только жаждет быть услышанным Богом, но и предъявляет ему счет на страдания пережитые им самим и теми, кто ему близок.


Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.