Время Шамбалы - [114]

«Учитывая заинтересованность Англии в Тибете, нужно предположить, что усиление симпатий Тибета к СССР может повести к усилению агрессивности англичан в Тибете, вплоть до возможной постановки вопроса об аннексировании его — в этом отношении усиленная обработка англичанами Панчен Богдо — противопоставление его Далай Ламе, говорит за некоторую вероятность английского плана аннексирования Тибета»[503].

Отношение самой Москвы к Панчен-ламе на этот момент можно характеризовать как неопределенное. С одной стороны, имелся ряд фактов, таких, как отказ Панчена от участия в паназиатской конференции, в съездах князей Внешней Монголии, и в то же время его «исключительное внимание к советскому представителю в Китае», позволявших ОГПУ утверждать, что «Панчен не является англофилом, что, наоборот, симпатии его направлены к СССР и что только условия, в которые Панчен-Богдо поставлен, не дают ему возможности декларировать свое отношение к СССР». С другой стороны, ОГПУ располагало сведениями, что Панчен-лама собирался совершить поездку в Долоннор, находившийся неподалеку от границы с МНР. Эти сведения вызывали определенную тревогу, поскольку на границе против Долоннора проживали «реакционные монгольские князья», такие, как Югодзер Хутухта, и «реакционное ламство», которые, как полагал Петросьян, попытались бы использовать его приезд «для усиления борьбы с МНР, а через нее и с нами»[504].

В заключительной части записки содержались предложения ОГПУ конкретно по каждой из буддийских стран. В отношении Тибета главной задачей, как и два года назад, являлось установление «постоянной связи с Далай-ламой», для чего предполагалось «учредить» при нем «неофициального информатора» из числа участников буддийской делегации или же послать в Лхасу «специального человека» — инструктора по пороховому делу[505]. X. С. Петросьяном намечались и другие мероприятия с целью сближения СССР и Тибета, которые в основном повторяли пункты тибетской программы А. Ч. Чапчаева, такие, как учреждение советского представительства (торгагенства) в Ланьчжоу-фу, обучение тибетской молодежи в советских учебных заведениях, создание цепочки почтовых станций от Юмбейсе до Лхасы. В отдельном разделе давались рекомендации относительно Панчен-ламы. Здесь ОГПУ в первую очередь считало необходимым выявить отношение высокого буддийского иерарха к СССР. Для этого, по мнению X. С. Петросьяна, к свите Панчена следовало приставить осведомителя — одного из просоветски настроенных авторитетных монгольских лам или князей[506].

Осенью 1928 г., на заключительном этапе формирования делегации и подготовки ее к отъезду, однако, неожиданно возникли серьезные финансовые трудности. 29 сентября заместитель председателя СНК СССР и СТО Я. Э. Рудзутак направил в Политбюро записку:

«По сообщению НКФ СССР, НКИД, ссылаясь на решение Политбюро от 19/7 с. г., просит отпустить 50 000 р. (из них 15 000 в инвалюте) на организацию поездки спец. делегации в Тибет.

Ввиду тяжелого положения с инвалютой прошу пересмотреть Ваше решение в том смысле, чтобы на год отложить эту поездку в Тибет»[507].

Политбюро еще трижды возвращалось к вопросу о буддийской делегации — в заседаниях от 4, 11 и 18 октября (докладывали его соответственно Литвинов, Карахан и Карахан и Менжинский). Окончательное решение гласило: «Считать целесообразным отложить поездку делегации в Тибет. В крайнем случае, если это окажется совершенно невозможным, поручить тт. Менжинскому и Карахану войти в Политбюро с докладом»[508]. Но такой необходимости не возникло, и потому поездку, с согласия руководства НКИД и ОГПУ, отложили до весны 1929 г. Представителям же буддистов (А. Доржиеву и Ш. Тепкину) пересмотр решения объяснили внешними обстоятельствами — чумой в Монголии и волнениями в Китае, делавшими опасным проезд делегации по территории этих стран. Но, возможно, главная причина была в другом: НКИД и ОГПУ в конце концов стало известно о «двойной игре» А. Доржиева и Ш. Тепкина.

Такой поворот событий, однако, не устраивал лидеров обновленцев, являвшихся одновременно и представителями Тибета в СССР. Согласно показаниям Ш. Тепкина, А. Доржиев, получив отрицательный ответ из НКИД, предпринял в конце 1928 г. шаги к отправке в Тибет нелегально трех калмыков, первоначально включенных в состав буддийской делегации: Черека Очирова, Арабсала Санджиева и Бадму Амулангова — которым поручалось информировать Далай-ламу о действительном положении советских буддистов. Но в Улан-Баторе монгольские власти арестовали его эмиссаров. (А. Доржиеву, впрочем, удалось добиться их освобождения и возвращения в Калмыкию.)

В конце 1928 г., как рассказывал Ш. Тепкин, А. Доржиев получил письмо из Лхасы от бурята Демба — «учащегося в Тибете и одновременно исполняющего обязанности переводчика при Далай Ламе». В этом письме Демба сообщал, что «Далай Лама высказал желание для поддержания связей с буддистами, находящимися в СССР, и Советским правительством видеть человека, уполномоченного на это из России»[509]. С этим письмом А. Доржиев и Ш. Тепкин вновь обратились в НКИД к Л. М. Карахану, ходатайствуя о разрешении послать в Тибет по крайней мере одного человека в качестве представителя советских буддистов. Л. М. Карахан, однако, их просьбу отклонил, мотивируя это тем, что «едва ли будет целесообразным посылать человека теперь зимой, лучше всего и целесообразней этот вопрос отложить до весны 1929»