Время обнимать - [3]
Много лет спустя, приехав в Париж на недельный семинар преподавателей (вот такие наступили времена!), Виктор Андреевич неожиданно для себя поселился в просторной квартире на бульваре Монпарнас. Приглашение поступило от преподавателя, милейшего старика из бывших русских, уезжавшего в провинцию по семейным делам.
– Вы меня очень обяжете, дорогой друг, если станете в моем скромном жилище временный ле-патрон. В вашем диспозисён спальня, сель дю ба и кюхня (я правильно произношу?). И вид с балкона – пожалюйста, кафе де ла Ротонд. Русские, знаете, очень почитают, этот кафе. Однако позволю себе отмечать, перед вами только легенда, Хемингуэй не предпочитал столь шумные залы.
Так Виктор Андреевич на неделю стал не гостем, а жителем Парижа! Ранним утром спускался по широким ступеням, застланным бордовым ковром, открывал своим ключом тяжелую чугунную решетку парадной двери и отправлялся налево по бульвару в сторону крошечной, как шкатулка, кондитерской. Там он снимал пальто и шляпу, садился на свое место напротив окна и долго со вкусом пил свежемолотый ароматный кофе, отламывая маленькой вилкой куски творожного торта, усыпанного черникой. А другим утром он заходил в булочную напротив, заказывал свежий багет и большую чашку горячего шоколада и отправлялся на прогулку. Семинар на мгновение всплывал в памяти и тут же растворялся без сожалений и угрызений совести, чай не мальчик на лекциях сидеть! Направо по бульвару Монпарнас, на расстоянии пешего хода от его дома, находились бульвар Инвалидов и музей Родена, но, как истинный житель города, давным-давно знакомый со всеми достопримечательностями, Виктор Андреевич спокойно проходил мимо в сторону Люксембургского сада, выбирал свободную скамейку в тени и садился почитать газету с чувством давно забытого отдохновения.
В первый же год учебы Витя влюбился не только в Ленинград, но в само здание консерватории, гулкие классы, скульптуры в переходах, высокую сцену концертного зала с двумя роялями. Именно здесь Антон Рубинштейн стал первым профессором по классу фортепиано, Чайковский первым выпускником композиции, Римский-Корсаков автором учебника по гармонии. Как просто и как недостижимо! Элегантный, с красиво подстриженной седой бородкой учитель теории музыки Дмитрий Федорович Буевский ценил Виктора за прекрасную музыкальную память и даже приглашал иногда к себе в гости, в тесную из-за громоздкой потемневшей мебели комнату на Моховой улице. В первый же визит Витю больше всего поразил не набор фарфоровых статуэток, не старинная нотная библиотека и напольные часы, а домашний наряд самого учителя – бархатная мягкая курточка, темно-красная рубашка (а ведь утром был в голубой!) и шелковый шейный платок вместо галстука.
Да, он жаждал стать своим в этом прекрасном мире, надевать смокинг и бабочку, ухаживать за очкастыми скрипачками, дружить с басами и баритонами. Он хотел на равных с другими владеть Ленинградом, его дворцами и проспектами, Казанским собором и Михайловским садом, разве возможно в один миг потерять все и вернуться в Колпино, в бедность и убожество старого завода и облупленной заколоченной церкви?!
К тому же у него появилась женщина. Первая в жизни и не совсем такая, как мечтал подростком, – не загадочная, трепетная и жертвенная красавица (черт бы побрал русские романы!), но вполне солидная взрослая дама с прической валиком и полными бедрами. Жанна Петровна, концертмейстер альтов и зампарторга по оргработе, можно сказать – стихи и проза в одной упаковке. Но все-таки это был настоящий роман, полный секса и страсти. В пустующем вечерами кабинете парторга Жанна тяжелой грудью прижимала Витю к спинке кожаного дивана, обдавала горячим шепотом: «Миленький, красавчик!» Ее бесстыдный обнаженный живот, резинки чулок, высоко задранная юбка, запах тела и горячего смешанного с духами пота сводили с ума, но как-то грязно, неправильно – вожделение ли, отвращение? Лобзай меня: твои лобзанья мне слаще мирра и вина – интересно, Пушкин серьезно писал такую хрень?
Поздним вечером Виктор возвращался в общежитие, долго мылся в неопрятной общей душевой в конце коридора, злился на себя, трогал пальцем опухшую губу. Но через несколько дней опять, нервно дрожа, пробирался в темное, нежилое в ночи административное крыло.
Может быть, Жанна организовала ту встречу? Хотя зачем ей? Или уборщица донесла? Или кто-то из студентов-информаторов? Виктор так никогда и не узнал, но в один из темных осенних вечеров в кабинете парторга его встретила не дама сердца, а вполне заурядный незнакомый мужик, похожий на гардеробщика. И разговор поначалу был заурядный – как дается учеба, удобная ли комната в общежитии – даже непонятно, почему Виктор так старательно и подробно отвечал.
– Вы, конечно, понимаете, Виктор Андреевич (отчество-то он откуда узнал?!), что музицировать и петь оперные арии – прекрасное занятие, но страна, наша любимая советская Родина окружена врагами и стоит на пороге войны.
