Время надежд (Книга 1) - [2]

Шрифт
Интервал

- Как же тогда объяснить деление на расы? - спросила девушка в цветастом узбекском платье.

- Извольте! - кивнул профессор. - Отличия возникали, когда люди расселились по земле. И не сразу, а за тысячелетия. Организм приспосабливался к условиям среды. Например, в степях от яркого света разрез глаз стал уже. Красота, видите ли, тоже условное понятие. Хм!.. Еще полагаю, что в первые далекие странствия на поиски лучших угодий отправлялись особи мужского пола. И там они захватывали самок для себя в стадах местных обезьян. Это давало свой отпечаток...

- У-уф! - шумно выдохнул кто-то из студентов.

- Разделяю ваше негодование, - отозвался профессор. - Люди больше верят тому, что им приятно знать о себе...

- Это гипотеза, однако, - проговорил студент в очках, - несколько... м-м... расходится с общепринятым мнением...

- Напомню, - живо заговорил профессор. - Общепринятым мнением было сотворение человека из глины.

И это потому, что люди тогда научились делать горшки. Каждая эпоха налагает свое...

- Извините... но и я напомню: тем, кто не разделял общепринятого, во все эпохи... м-м... хорошо мяли бока.

- Об этом я и говорю! - рассмеялся профессор. - Об этом и говорю. Per aspera ad astra! [Сквозь тернии к звездам! (лат.)] Предки жили эмоционально, то есть дрались частенько, уже не только из-за добычи, но и потому, что иным не хотелось допускать новшеств. Страх к неизведанному таился в инстинктах. А пробудившийся разум требовал свое. Кто знает, сколько проломили черепов и выбили суставов, для того чтобы поклонялись уже не огню, а головешке, которая обгорела так, что формой напоминала самих представителей разумного вида... Хм!.. В истории есть моменты, когда человечество взрослеет на столетия, хотя осознает это гораздо позже. И о тех, кто делал первые шаги, слагали затем легенды. А мифы не просто сказки. Так лишь мы понимаем их. Вполне реально, что спустя тысячу лет и наша писаная история будет казаться весьма забавной сказкой... Да-с! Но пора идти.

Я думаю, на раскопках проверим еще одну гипотезу.

Очень интересная стоянка...

И, продолжая говорить, он вместе со студентами направился к чугунным воротам сада.

- Мне бы их заботы, - повторил Волков, указывая на свою рисованную карту. - Гляди... Немцы захватили стратегический плацдарм в Европе. Фланги у них обеспечены. И японцы наступают в Азии...

Андрей смотрел на грозные зубцы кремлевской стены, на кружившийся пух, на луковицы куполов храмов, уткнувшихся в синь июньского неба, думая, как трудно разгадать прошлое, а еще труднее знать будущее.

- Сюда гляди, - произнес Волков. - Вот где интересно.

- Да, - вздохнул Андрей, наклоняясь. - Обидно, что летние каникулы у нас пропали.

- Балда вы, лейтенант, - произнес Волков, раздувая тонкие ноздри.

- Балда, - согласился Андрей. - Если б ты не уговорил заняться парашютом, давно бы экзамены сдали...

- Мой отец, - перебил Волков, - тоже полагает, что армии созданы для лентяев и тупиц.

Андрей улыбнулся, представив себе отца Волкова, тщедушного бухгалтера, который любил говорить о политике длинными, витиеватыми фразами, но умолкал сразу под взглядом жены - немногословной внучки генерала, воевавшего еще с Наполеоном. Сыну достались характер матери, а внешность отца: угловатые плечи, запавшие щеки, крупный, нависающий лоб.

Они учились на втором курсе университета, но весной их призвали в армию для ускоренной подготовки командиров, и теперь еще надо было стажироваться у западной границы.

- Вообще-то... - начал Андрей.

- Вообще, какого черта сидим!

- Между прочим, - сказал Андрей, - и ты был неравнодушен.

- Я? - Волков резко сдвинул ноги в серых брюках и спортивных тапочках. - Меня тошнит, когда писатели расписывают эту любовную чепуху. Он любит, она не любит. Вот проблема! Для какой же надобности голова?.. Есть вещи интереснее. Смотри!.. Бросили десант и на Крит. Это же репетиция для захвата островов Англии через Ла-Манш. Понял?.. Или с территории Норвегии. А может быть, одновременно...

Чья-то быстрая тень легла на всю его карту.

Андрей вначале увидел туфли: маленькие, белые.

И стройные, загорелые, оцарапанные до колен травой ноги.

- Ну, вот... Марго.

- А-а... Маша Галицына, - с деланным равнодушием проговорил Волков.

II

Она была в коротком, легком сарафанчике. Темные, отливающие бронзой мокрые волосы закрывали ее левое плечо. Позади стоял Мишка Шубин, тоже их одноклассник, коротконогий, с выпуклой грудью, близорукими глазами, держа в руках мохнатое полотенце, зонтик и дамскую сумочку.

- Ух, ребята!.. Сила! - заговорил Шубин. - А мы с пляжа...

- Нет, как это называется? - перебила его Марго. - За три месяца ни строчки! Как это называется? И нет вам прощения!

Ее широко раскрытые светло-зеленые глаза стали темными и почти черными; брови сдвинулись, но улыбка выдавала, что ей приятна встреча и то, как восторженно смотрит Андрей, а сердится она лишь на Волкова, который даже отвернулся, вынимая из кармана папиросы.

- Вчера не могли приехать? У нас был концерт.

Я играла сонату Моцарта. И завтра...

- Сегодня опять уедем, - сказал Андрей.

- Как это сегодня? - Марго посмотрела на Волкова, ломавшего спички одну за другой.


Рекомендуем почитать
Гиммлер. Инквизитор в пенсне

На всех фотографиях он выглядит всегда одинаково: гладко причесанный, в пенсне, с небольшой щеткой усиков и застывшей в уголках тонких губ презрительной улыбкой – похожий скорее на школьного учителя, нежели на палача. На протяжении всей своей жизни он демонстрировал поразительную изворотливость и дипломатическое коварство, которые позволяли делать ему карьеру. Его возвышение в Третьем рейхе не было стечением случайных обстоятельств. Гиммлер осознанно стремился стать «великим инквизитором». В данной книге речь пойдет отнюдь не о том, какие преступления совершил Гиммлер.


Сплетение судеб, лет, событий

В этой книге нет вымысла. Все в ней основано на подлинных фактах и событиях. Рассказывая о своей жизни и своем окружении, я, естественно, описывала все так, как оно мне запомнилось и запечатлелось в моем сознании, не стремясь рассказать обо всем – это было бы невозможно, да и ненужно. Что касается объективных условий существования, отразившихся в этой книге, то каждый читатель сможет, наверно, мысленно дополнить мое скупое повествование своим собственным жизненным опытом и знанием исторических фактов.Второе издание.


Мать Мария

Очерк этот писался в 1970-е годы, когда было еще очень мало материалов о жизни и творчестве матери Марии. В моем распоряжении было два сборника ее стихов, подаренные мне А. В. Ведерниковым (Мать Мария. Стихотворения, поэмы, мистерии. Воспоминания об аресте и лагере в Равенсбрюк. – Париж, 1947; Мать Мария. Стихи. – Париж, 1949). Журналы «Путь» и «Новый град» доставал о. Александр Мень.Я старалась проследить путь м. Марии через ее стихи и статьи. Много цитировала, может быть, сверх меры, потому что хотела дать читателю услышать как можно более живой голос м.


Берлускони. История человека, на двадцать лет завладевшего Италией

Алан Фридман рассказывает историю жизни миллиардера, магната, политика, который двадцать лет практически руководил Италией. Собирая материал для биографии Берлускони, Фридман полтора года тесно общался со своим героем, сделал серию видеоинтервью. О чем-то Берлускони умалчивает, что-то пытается представить в более выгодном для себя свете, однако факты часто говорят сами за себя. Начинал певцом на круизных лайнерах, стал риелтором, потом медиамагнатом, а затем человеком, двадцать лет определявшим политику Италии.


Герой советского времени: история рабочего

«История» Г. А. Калиняка – настоящая энциклопедия жизни простого советского человека. Записки рабочего ленинградского завода «Электросила» охватывают почти все время существования СССР: от Гражданской войны до горбачевской перестройки.Судьба Георгия Александровича Калиняка сложилась очень непросто: с юности она бросала его из конца в конец взбаламученной революцией державы; он голодал, бродяжничал, работал на нэпмана, пока, наконец, не занял достойное место в рядах рабочего класса завода, которому оставался верен всю жизнь.В рядах сначала 3-й дивизии народного ополчения, а затем 63-й гвардейской стрелковой дивизии он прошел войну почти с самого первого и до последнего ее дня: пережил блокаду, сражался на Невском пятачке, был четырежды ранен.Мемуары Г.


Тот век серебряный, те женщины стальные…

Русский серебряный век, славный век расцвета искусств, глоток свободы накануне удушья… А какие тогда были женщины! Красота, одаренность, дерзость, непредсказуемость! Их вы встретите на страницах этой книги — Людмилу Вилькину и Нину Покровскую, Надежду Львову и Аделину Адалис, Зинаиду Гиппиус и Черубину де Габриак, Марину Цветаеву и Анну Ахматову, Софью Волконскую и Ларису Рейснер. Инессу Арманд и Майю Кудашеву-Роллан, Саломею Андронникову и Марию Андрееву, Лилю Брик, Ариадну Скрябину, Марию Скобцеву… Они были творцы и музы и героини…Что за характеры! Среди эпитетов в их описаниях и в их самоопределениях то и дело мелькает одно нежданное слово — стальные.