Время надежд (Книга 1) - [18]

- Возможно, исправим рацию? - спросил Андрей.

- Тут ничего не исправишь, - проговорила радистка.

- Утиль, - махнул рукой Лютиков. - Де-факто, утиль!

- Гудит как... Танки, должно, идут по шоссе, - заговорил Власюк. - Что сейчас в бригаде?

- Известно что, - оживился вдруг Лютиков, как-то боком усаживаясь на землю. - Сейчас обед раздают. По точным сведениям: борщ, гречневую кашу и компот.

- Насчет этого у тебя всегда были сведения, - хмыкнул Власюк.

- Как же, - согласился Лютиков.

- Ну-ка, доставай сухари! - перебил его Власюк и, покосившись на радистку, беззвучно зашевелил губами.

- Об этом и речь, - невозмутимо кивнул ему Лютиков. - Теория есть: когда чувства громко не выскажешь, характер портится.

- Высказывайте чувства как угодно, - проговорила радистка.

Она сняла шлем и тряхнула головой. Смуглые тонкие пальцы быстро задвигались, поправляя волосы.

Была в ее движениях какая-то сдерживаемая порывистость, а тонкие ноздри подергивались, и диковато блестели глаза.

- Почему вас отправили? - спросил Андрей. - Других радистов, что ли, не было?

- Не было!..

- Эх, малявка, - хмуря как бы двойные, белесые сверху и темные ниже, широкие брови, вздохнул сержант. - Разве это женское дело? Угодила бы в плен. Что тогда?

- Я не малявка, - вздрагивающим голосом проговорила она. - И так больше не зовите! Я младший сержант.

- Узнали б отец и мать! Ремня еще всыпали, - усмехнулся Власюк.

- Они давно умерли... Вообще плакать некому, - тряхнув опять головой, сказала радистка. - Ну, что еще интересует? Что? Думаете, я боюсь?

- Так одно дело в штабе сидеть, а здесь другое, - примирительным тоном и несколько обескураженный ее дерзостью сказал Власюк. - Здесь либо ты убьешь, либо тебя. Ие для женщин это... Родом-то будешь откуда?

- Из Мурома... Городок на Оке. Илья Муромец там жил Слыхали?

Высыпая сухари из мешка, Лютиков поглядывал на радистку с затаенным интересом, двигая хрящеватым носом, будто принюхиваясь к каждому ее слову.

От шоссе плыл тяжелый гул. И, казалось, работала громадная, плохо смазанная машина. Все созданное тысячами заводов Европы для уничтожения людей и разрушений катилось, двигалось сейчас к востоку по пыльным дорогам. И лес, точно прислушиваясь, стоял недвижимо, запятнанный косыми столбами мягкого света.

- Куда пойдем, лейтенант? - спросил Власюк.

Андрей и сам уже мучительно размышлял о том, что им делать, где искать потерявшуюся дивизию.

- Куда? - проговорил он, стараясь, чтобы голос звучал тверже. - Здесь хутора есть. Выясним у жителей... была ли дивизия.

- Ребят бы еще отыскать... иль захоронить.

Власюк ладонью протирал немецкий автомат, солнечный зайчик игриво бегал на вороненом металле.

- А по мне, если моритура случится, так начхать, где лежать. Пусть хоть мухи жрут, - выпячивая грудь и явно бравируя, заявил Лютиков.

- Удовлетворим, - сердито пообещал Власюк. - Да и мухам в тебе жрать нечего. Одни кости, а в голове лишь язык болтается...

- Опять же разговор, - Лютиков многозначительно выгнул брови. - Зачем солдату голова?.. Полковник скажет- "Кричать "ура". Интендант думает: "Он, сукин сын, этой штуковиной ест". А вообще-то голова нужна для усов.

"Нет этот Лютиков совсем не прост, - видя, как грозно зашевелились усы сержанта и как дергаются губы Ольги, подумал Андрей. - Ему палец в рот не клади".

- Сколько раз ты нужники чистил за эти байки? - спросил Власюк. - И все тебе мало. Уродится же такое! - Он покрутил головой, тронул пальцем свои усы и, не выдержав засмеялся. Улыбка делала лицо Власюка мягким и юным. И Андрей понял, что усы он вырастил для солидности, надеясь казаться старше своих двадцати лет.

- К столу просим, - сказал Лютиков с таким видом как будто на грязной плащ-палатке лежали не ржаные сухари, а королевские яства. - Это ж пища...

Рассказывают, в Китае императоры даже лягушек ели.

- И верно, - сказал Власюк, отстегивая флягу. - Угощайся, Ольга. Ничего. Все обойдется!

К вечеру они решили подойти к дороге. Лес тут выглядел совсем не как ночью: он был редким, запыленным. В траве, истоптанной коваными сапогами, поблескивали гильзы Жутковатым спокойствием веяло от косых теней под деревьями. Андрей не мог отделаться от мысли, что вот-вот из кустов ударят пулеметы.

- Здесь Прохоров лежал, - сказал Власюк. - Часом бы раньше нас кинули, может, обошлось.

- Смотри, - округлив глаза, шепотом произнес Лютиков - Кто ж это? У дороги стоит...

Кто-то действительно стоял за деревом, и видно было плечо в зеленой гимнастерке.

- Наши там! - обрадовался Лютиков. - Наши...

Вот, бродяги!

- Пошли, - скомандовал Андрей.

У дерева стоял Климов, он был привязан стропами, и казалось, хочет сказать что-то страшное открытым красным ртом. По гимнастерке наискось углем, так, чтобы можно было читать с дороги, выведено: "Nach Moskau", и левая рука, подпертая сучком, указывала это направление.

Еще трое убитых десантников лежали здесь. Власюк с бледным, изменившимся лицом осторожно, точно боясь доставить новые страдания мертвому Климову, начал резать стропы...

- Ух! - выговорил, задыхаясь, Лютиков. - Ну погодь!.. Мертвого привязали...