Время мечтать [повесть и рассказы] - [50]

— Решили, что теперь уже не смешно разгуливать со своими аксельбантами?

— В этом появился смысл. Мир-то вы всё-таки спасли, а вместе с ним и мою карьеру. Правда, в новом мире её придётся начинать сначала.

Денисыч заметил, что на его погонах осталось лишь по две звезды вместо трёх. Из старшего лейтенанта он превратился в простенького.

— У твоего начальства, дружище, совершенно отсутствует чувство юмора. Неужели из-за меня пострадал?

— А то… За проведение операции отвечал я, а после того, как начальники двенадцать часов жарили задницы в пустыне, им отчего захотелось на ком-нибудь отыграться. До сих пор ума не приложу — откуда такое желание? Утешает одно: вам, похоже, памятник от благодарного человечества, тоже не водрузят. Избранники народные наверняка не скоро забудут ту несравненную прогулку. Вернее, не забудут никогда. Мне можете смело верить, я их слишком хорошо знаю.

— Да мне и не надо… Лишь бы жить не мешали. Правда, я непритязательный? А вот Мишане, отнюдь не грех было бы и бюст какой-нибудь на родине установить. Честно старался парень.

— Да ни к чему теперь Мишане памятники. После неудачной попытки угробить собственную планету, Мишенька слегка умом повредился и на спасителя человечества никак не тянет. Непонятно только, он с катушек съехал от того, что не получилось угробить?

— С тобой приятно разговаривать, дружище. А Мишаню жаль, в первый раз попробовал кого-то убить и на тебе, такая неприятность.

— Вот и не лез бы не в своё дело. Как я, например.

Они замолчали. Учёные мужи все-таки ошиблись, и заряда ракеты не хватило для того, чтобы развалить дом родимый на куски. Не всем посчастливилось пережить чертовски мощный катаклизм, когда ядро планеты потеряло стабильность после взрыва; последовавшую за ним вереницу землетрясений, извержений вулканов и наводнений; месяц сплошной ночи, от висевшего в воздухе пепла. И радость от сообщения учёных о том, что взрыв разорвал-таки пуповину и планета-паразит не успела уничтожить Землю. Конец света, в очередной раз, был отложен на неопределённое время.

— Да, но планету вы всё-таки спасли.

— Ну так, старались. Пусть коряво, бездумно, совсем не так, как планировали и с многочисленными жертвами… Короче, как обычно. Но спасли, однако.

— В любом случае, спасибо.

— Да… Теперь мне придётся ещё примерно с годик наблюдать, как мои соотечественники вновь уродуют свою планету. Видишь, как стараются? Скоро здесь от бараков места свободного не будет. Для правительства особо роскошный барак надо будет отгрохать, а?

— Подземные пункты управления сохранились. Вам, Константин Денисович, такая роскошь и не снилась. Так что за правительство не волнуйтесь, они без золотых унитазов не останутся. Ну что ж, мне пора. Собственно, меня к вам никто и не посылал, я сам решил съездить. Просто поблагодарить. Без всяких шуток, на этот раз.

— Тогда, пожалуйста, коли уж без шуток. Чего ресничками хлопаешь, служивый?

— Не пойму я вас, Константин Денисович. У вас карьера была — позавидуешь, не отпусти вы того резидента — были бы сейчас генералом. Почему?

— К тебе, лейтенант, тоже когда-нибудь придёт время обернуться. И не дай тебе бог увидеть там то же самое, что и я. И потом, какой тогда идиот планету бы спасал? У нас не все герои с циррозом печени. Правда, я предусмотрительный?

Денисыч грустно посмотрел вслед уходящему офицеру. Хороший парень, как оказалось. Ну да ладно, уж он-то не пропадёт, белокурая бестия. А вот о своей любимой дочурке ещё нужно было побеспокоиться. Так ведь и не довелось повстречаться в пустыне, прав оказался, как всегда. Придётся самому к ней добираться. Ничего, время ещё есть. Теперь у всех время ещё есть.

НЕЗНАЧИТЕЛЬНАЯ ОШИБКА

Николай Афанасьевич, с таёжной тоской в глазах, сдвинул на край стола ворох мятых бумаг и обречённо вздохнул, покачав абсолютно лысой головой. Жаловаться, конечно, грех, егеря у него золотые: работящие, безотказные, практически непьющие… Работу свою знают так, что ему и из конторы то выходить не надо. Если честно, то и приходить незачем. Но уж как только дело доходит до составления бумаг! Он вздохнул ещё раз, выбрался из-за стола и колобком подкатился к единственному в комнате окну. Там, на замызганном подоконнике, терпеливо дожидался своего часа старый, блестящий электрочайник. Именно в таком нерабочем виде — с электрическим чайником в руках — застали Николая Афанасьевича нежданные посетители. Поскольку по должности секретарь ему не полагался, ввалиться в его кабинет мог кто угодно, вплоть до медведя-шатуна, обиженного на неблагоустроенную берлогу. И в любое время. Впрочем, как быстро сориентировался Николай Афанасьевич, посетители не были ни его работниками, ни таёжными жителями. Они вообще были не из местных, поселковых, тех он знал хотя бы в лицо и лица эти успели поднадоесть порядком. Эти были чужими.

Первой в кабинет уверенно вошла женщина. Николай Афанасьевич никогда не считал себя знатоком женского пола, а потому опасливо оценил её возраст лет в тридцать. Она остановилась в паре шагов от стола и оглядела кабинет с таким видом, словно собиралась прямо сейчас начинать в нём капитальный ремонт. В её облике было что-то военное: подтянутость, резкость в движениях, безаппеляционность… Туго затянутый в талии, камуфлированный комбинезон подчёркивал стройность фигуры, а мягкие, кожаные ботинки с высокими берцами на шнуровке заставляли опасаться возможной агрессивности. Проведя визуальную ревизию кабинета женщина соизволила, наконец, обратить внимание и на его хозяина. Эта ничего просить не будет — сразу понял Николай Афанасьевич, а уж он то в людях разбирался. Эта будет требовать, переть как паровоз, и не уйдёт, пока своего не получит. Твёрдый взгляд светло-серых глаз, тонкий нос, решительно поджатые губы и даже светлые волосы, стянутые в хвост на затылке — всё выдавало в посетительнице человека решительного и уверенного в себе. Голову она держала прямо и Николаю Афанасьевичу, с его невеликим росточком, глядеть на неё пришлось снизу вверх.