Время греха: Роман - [49]

— Ты прости меня. Просто что-то нахлынуло. А сейчас прошло. Ты прав, зачем этим заниматься в машине. Мы лучше это сделаем в номере, вечером.

Они гуляли, взявшись за руки по берегу Финского залива, бросали в воду камешки, обнимались, целовались, и ему казалось, что счастливее его на свете нет никого.

Даже вернувшись вечером в номер, они легли в постель, и ему снова казалось, что она была нежнее обычного, что все-таки что-то сегодня с ней произошло, и виновником этого, наконец, стал он. Он ласкал и наслаждался ее телом, он шептал ей слова любви, она улыбалась с закрытыми глазами и согласная с ними кивала головой. Он заставил ее снова испытать высшее наслаждение, а потом, войдя в нее сам, замер, любуясь ее красотой. Она, почувствовав, что он остановился, открыла глаза и, удивленно посмотрев на него, прошептала:

— Что с тобой?

Так же шепотом он ответил:

— Ты не представляешь, какое это счастье обладать любимой женщиной. Ты не представляешь, какое это счастье быть в тебе. Ты не представляешь, какое это счастье ощущать себя одним целым с тобой. Как я люблю тебя! И как же я сейчас счастлив!

Прощаясь утром, он обнял ее и шепнул на ушко:

— Помни, я люблю тебя, я жду тебя в Ленинграде!

— Я не обещаю, я постараюсь. — Она слегка отстранилась и поморщилась.

— Я знаю, если ты захочешь, и если ты постараешься, и ты обещала именно это, то ты приедешь! Я буду тебя ждать. Ох, как буду тебя ждать!

Они поцеловались, и он прыгнул в машину и понесся домой, в Россию. Еще никогда так он не торопился домой, практически без задержек пройдя обе границы, лишь для того, чтобы примчавшись приступить к этому сладкому и томительному ожиданию ее приезда. Единственную остановку он сделал, выехав на Кронштадтскую дамбу, и послал ей сообщение: «Я счастлив и люблю!». На что моментально пришел ответ: «Ты самый лучший мужчина, которого я встречала в своей жизни». Большего он не мог и желать!

Глава 12. Был месяц май…

Был действительно месяц май! Самый любимый им из всех двенадцати месяцев. И весь город, казалось, ощущал тоже самое в этой жизнерадостной весенней круговерти.

— Я обожаю наш Невский, с его шумом, потоками людей, киосками, магазинами и прочими его вечными атрибутами, хотя облик проспекта безусловно изменился по сравнению с годами моего детства. Но что-то неуловимое, не бросающееся сразу в глаза, заслоненное сверкающими витринами новых, открывшихся за последнее десятилетие модных салонов, ресторанов, банков и отелей, оставалось, как какая-то нить, связывающая Невский шестидесятых и Невский сегодняшний.

Тот же людской поток бесконечно текущий по обе стороны проспекта, те же человеческие лица, одни сосредоточенно торопящиеся или радостные, праздно гуляющие, уплетающие мороженое и беззаботно смеющиеся, те же влюбленные, не замечающие никого и ничего, те же петербургские старушки, редко которых теперь, к сожалению, можно встретить, но, тем не менее, сразу же узнать их, по какой-то внутренней исходящей от них интеллигентности, спокойствию и даже величавости, несмотря на внешнюю бедную скромность, но аккуратность; по чувству такта и меры в давно состарившемся гардеробе; по их речи, уверенной, вежливой, академически правильной, по их обращению друг к другу: «Дама, будьте так любезны… благодарю вас». Те же ларьки «Союзпечати», изменившие название и внешний вид, но оставшиеся таковыми по сути, те же краснощекие мороженщики и многие, многие другие черты и детали всегда присущие Невскому. Если бы я почаще бывал на Невском, то перемены, происходящие с ним, не были бы так ощутимы для меня, ведь всегда обращаешь внимание, как растут чужие дети, а как свои — не замечаешь. Поэтому, возвращаясь каждый раз на Невский, как будто издалека, ибо автомобильные пробки и та скорость жизни, с которой ты вращаешься, вынуждают его объезжать, и получается так, как будто ты вообще живешь в одном городе, а Невский в другом, так вот, возвращаясь сюда, ты каждый раз поражаешься тем переменам, что произошли с ним за время твоего отсутствия. И вырвавшись, наконец, из сутолоки дней, из забот о бизнесе, о хлебе насущном, ты останавливаешься на несколько минут, отбросив все мысли в сторону и неторопливо прогуливаешься по Невскому, как бы впитывая все его перемены, одновременно отмечая то, до боли знакомое старое, ощущая всем телом, душой, сердцем — это твой Невский, ты — его частичка и, как древо, тянущее жизненные соки из земли, так и ты наполняешься тихой радостью, силой, отступают невзгоды, расправляются морщины, появляется улыбка, и ты улыбаешься прохожим и милиционерам, домам и троллейбусам, перезвону часов на Думской башне, кораблику на Адмиралтействе, солнцу, лужам, голубям, всему, что тебя окружает. «Здравствуй, Невский! Как ты тут, мой старый друг и учитель? Да, мы с тобой изменились. В чем-то к лучшему, в чем-то нет. Я уже не тот мальчишка, родившийся и выросший напротив Гостиного Двора, постарел, возмужал, потрепала меня жизнь. Стал смотреть на нее по-другому, порой с усмешкой, порой наплевательски, а иногда даже цинично. Но все равно осталось во мне что-то, идущее оттуда, из глубины твоих столетий, что позволило сохранить и порядочность и честность, и давно вышедший из моды романтизм. Ты тоже изменился, дружище! Если б я периодически не приезжал к тебе, а пропал бы этак лет на „-дцать“, боюсь и не признал бы сразу тебя. Появилось в тебе что-то чужое, непривычное. Это и лоск шикарных витрин „Невского Паласа“, „Гранд Европы“, „Нины Риччи“, „Ланкома“, банков и прочая и прочая, куда подъезжают и заходят немногие, но неторопливые, уверенные, с некой печатью превосходства над остальными, мужчины, или в сопровождении подобных им женщин, или девиц, чье положение по отношению к спутнику можно называть как угодно, ибо все равно это сводится к одному, древнему как мир виду профессии. Иногда они шествуют в сопровождении охраны, что тоже стало приметой времени, как мобильные телефоны, стили одежды и марки автомобилей. Они сидят в кафе, наслаждаясь обстановкой, чашечкой кофе, обедом, коктейлем, неторопливо беседуют, иногда взгляд их лениво скользит по людскому потоку, струящемуся по Невскому, через, как бы специально несдвинутые белоснежные жалюзи тонированных витринных стекол, для того чтобы еще более увеличить комфортность ощущением контраста между уютом внутри и уличной неустроенностью снаружи. Да и люди, куда-то спешащие по проспекту, практически не обращают своих взглядов на них, так как привыкли. А если кто и остановится, зачарованно разглядывая, то это или провинциальный приезжий, или такой же, как ты, пытающийся отыскать здесь что-то старое, знакомое».