Время героев - [44]

— Дон Серхио! — начал испанец торжественно. — Я должен принести вам свои извинения.

Новицкий тоже вскочил и поклонился весьма церемонно, хотя не мог вспомнить, за что просит прощение дон Хуан.

— Я не поверил вашим словам о генерале Мадатове. Но теперь, вспоминая те недели, что я служил под его командованием, могу поручиться честью кабальеро и испанского офицера — это один из храбрейших людей, которых мне приходилось встречать в своей жизни.

А мне, поверьте, дон Серхио, доводилось видеть решительных храбрецов. Мне случалось оказаться в ситуациях, где главным достоинством человека оказывалась его храбрость. И здесь генерала Мадатова, пожалуй, могу назвать даже первым. Он не просто храбр, он ещё умеет заразить других своей храбростью. Я сам почувствовал это, когда штурмовали Хозрек. За генерала!

Сергей выпрямился, попытался щёлкнуть каблуками и с трудом удержал равновесие.

— За генерала!

Они выпили стаканы до дна, не отрываясь, и поспешили опуститься на стулья.

— Я говорил вам, дон Хуан, что князь не только храбр, но ещё и умён.

— Безусловно, — мотнул головой Ван-Гален. — Он знает людей, он умеет говорить с ними.

— Удивительно, — поддакнул ему Новицкий. — Притом что, между нами, его сиятельство не может похвастать образованием.

Ван-Гален надул щёки, пыхнул и — улыбнулся.

— Образование! Что такое образование... Это здесь... — Он постучал себе по лбу. — А ум, ум, нужный для жизни, он прежде всего здесь...

Испанец прикоснулся к груди в области сердца.

— Он не чертит стрелы на штабных картах, но он ведёт за собой батальоны. Он не составляет законы, но убеждает людей примириться с теми, что уже существуют. Он храбр, он умён, он — хитёр, и он умеет говорить с людьми на языках их сердец. А это очень редкое качество, дон Серхио, очень редкое. Как жаль, что я не могу более служить под его началом. И как я вам, поверьте, завидую. За генерала!

И Ван-Гален снова потянулся к кувшину...[45]

IV

Новицкий задержался в Тифлисе и добрался до Чинахчи уже в середине мая. Из столицы Грузии он уехал вместе с оказией, полуротой егерей, выдвигавшейся к реке Иори вместе с сотней казаков, и надеялся, что ему удалось спрятаться от любопытных глаз среди прочего конного люда. А когда воинская часть повернула к Кавказским горам, он закутал лицо в башлык и поскакал один к условленному заранее месту. Там, где сходились дороги, ведущие из Шуши и Елизаветполя, его уже ждал конвой, высланный навстречу Мадатовым. Полтора десятка воинов в одинаковых чёрных чохах, простых, но сшитых из добротной и плотной ткани, окружили Сергея и повезли на юго-восток, поднимаясь постепенно на Карабахское плоскогорье. Командовал отрядом Петрос, знакомый уже Новицкому управляющий поместьем князя. Невысокий, но очень сильный с виду, не квадратный, а даже кубический, он не любил тратить слова и вполне обходился жестами. Одним поворотом кисти или кивком посылал разъезды вперёд, в стороны, предлагал задержаться и посмотреть — не тащится ли кто по следу. Пары и тройки стражников уходили на рыси, исчезали в коричневом мареве жаркого воздуха, а потом вдруг возникали неожиданно для Сергея, но не для самого Петроса. Старший подъезжал к командиру и, словно заразившись отвращением к речи, знаками показывал, что пока за спиной чисто, а впереди безопасно.

Новицкий так и ехал в башлыке, и никто не пытался с ним заговаривать, полюбопытствовать, что, мол, за человек, кто его отец, силён ли и богат его род, обычные вопросы для здешнего люда. Очевидно, Петрос или даже сам князь велел оставить гонца в покое, а распоряжения Мадатова, как помнил Новицкий, дважды повторять не приходилось. Даже Петрос, обменявшись с встреченным всадником условными фразами, когда удостоверился, что перед ним нужный ему человек, умолк на все два дня пути.

В первый день их никто не тревожил, и Сергею предосторожности Петроса показались даже излишними. Впрочем, когда тот объехал далеко стороной показавшееся селение, Новицкий его вполне понял. Если он собирался остаться незамеченным и неузнанным, незачем собирать вокруг ещё и крестьян, тем более что многие из них, конечно, связаны с теми, кто обитает в горах. Хотя дальнейшие действия командира Сергея несколько огорошили. Они поужинали на опушке небольшого лесочка, а потом, потушив костёр, отправились дальше и, только проехав около полутора вёрст, уже в темноте остановились ночлегом. Петрос почти на ощупь нашёл место на плоскости, хорошо ему, как понял Новицкий, известное. Небольшое возвышение, холмик, окружала гряда валунов, пригнанных друг к другу не без помощи человеческих рук. Двое передовых спешились и осторожно прокрались внутрь. Через несколько минут с холма глухо протявкал шакал. Петрос тронул коня плёткой, остальные последовали за ним и так, вереницей, въехали в неширокий разрыв, шириной в полторы сажени. Поднявшись к вершине, они стреножили заморённых длинной дорогой животных и привязали поблизости. Треть отряда спустилась вниз и стала на стражу, а остальные кинулись на бурки и тут же заснули.

Новицкому показалось, что спал он не дольше пяти минут, когда проснулся от удушья и забарахтался, пытаясь освободиться. Петрос одной широкой, твёрдой, словно вырубленной из чинары ладонью зажал ему одновременно рот и ноздри. Поняв, что Новицкий проснулся, армянин убрал руку, приложил палец к губам и показал на башлык. Сергей накинул капюшон и мигом вскочил, поднимая одновременно ружьё, лежавшее ночью под боком. Он был уверен, что настала его очередь вставать в охранение, но в неверном, сумеречном свете увидел, как его спутники уже седлают коней. Новицкий быстро управился со своим рыжим мерином и поднялся в седло, не слишком отстав от других. Когда выехали за камни, он догнал Петроса.