Время гарпий - [33]

— Поэма Маяковского написана в форме «Жития святых», чтобы доказать не только святость главного героя, но и его исключительное право на власть, легитимность и предопределенность его прихода к власти, чем отрицалась сама реальная история, — невозмутимо продолжила девушка. — Можно по всякому относиться к политическому мифотворчеству, уничтожающему нравственную основу мифа, ради которой люди раньше и слагали легенды. Но в данном случае… миф слагается ради… свежего трупа… и прямо по свежим трупам гражданской войны, которая чуть не привела к развалу страны. А Маяковский выступает с такими безразмерными нравственными оценками, что оправдывает и Брестский мир, который в этот момент вызывает особый стыд, ведь даже сам Маяковский называет это — «похабным Брестом». Конечно, многие постыдные вещи можно приписать «мудрости» и «прозорливости», но… из них и прорастают будущие войны.

Возьмем / передышку похабного Бреста.

Потеря — пространство, / выигрыш — время. —

Чтоб не передохнуть / нам / в передышку,

чтоб знал — / запомнят удары мои,

себя / не муштровкой — / сознанием вышколи,

стройся / рядами / Красной Армии.

— Раньше главным героем эпоса становил правитель с неподвергаемым сомнению божественным происхождением, а нравственность его образа проявлялась в уходе от власти. Таким был миф о Гильгамеше. В миф о Геракле уже встает вопрос о справедливости престолонаследия. Там Геракл вынужден подчиняться заурядному брату, занявшему престол из-за козней богини Геры. На протяжении всей истории человечества актуален вопрос о том, насколько справедливо, когда человек заурядный — управляет людьми, многие из которых обладают куда более выдающими способностями? Как такой человек должен ограничить собственную власть, чтобы не нарушить ее нравственного смысла? Маяковский решает этот вопрос на примитивном уровне лести прожженного царедворца, доказывая, что Ленин пришел к власти по простой причине — он заведомо был самым гениальным. При этом он с восточным витийством подчеркивает свою особую искренность, отмечая, что и в детстве не выносил ложь.

Проживешь / свое / пока,

много всяких / грязных ракушек

налипает / нам / на бока.

А потом, / пробивши / бурю разозленную,

сядешь, / чтобы солнца близ,

и счищаешь / водоpocлeй / бороду зеленую

и медуз малиновую слизь.

Я / себя / под Лениным чищу,

чтобы плыть / в революцию дальше.

Я боюсь /этих строчек тыщи,

как мальчишкой / боишься фальши.

В его поэме Ленин — умнейший из всех умнейших, а сам лирический герой — самый правдивый из всех правдивых. Как доказательство этой правоты приводится реакция малограмотного представителя народа, который «понял все», как только услышал Ленина. Но Маяковский не может привести более существенного признания «гениальности» самого героя — от лица известных ученых, философов, промышленников или инженеров. То есть перед нами типичная ситуация из мифа о Геракле, когда заурядность, возвеличенная серостью, глумится над теми, кто «не понимает» собственной «миссии», вынуждая их совершать разного рода «подвиги». Пусть даже эти подвиги навсегда прославили имя Геракла, но в них присутствует некоторая ущербность: Геракл совершил их не из необъективной необходимости, не по собственному душевному порыву, а по приказу измывавшегося над ним Еврисфея.

Миф о Геракле не теряет актуальности, поскольку постоянно возникает нравственный вопрос о том, насколько справедлива власть обычного человека, вознесшегося на вершину власти по воле богов?.. Геракл не пытается свергнуть Еврисфея, выражает одно существенное требование к преемственности власти: большинство людей вовсе не желает социальных потрясений, поэтому считает нравственнее придерживаться установленного порядка престолонаследия, что нарушает герой поэмы Маяковского.

И хотя в поэме всячески подчеркивается, что Ленин — не христианский мессия, он выступает как мессия нового типа, ставший вождем народа в силу «исторической необходимости». Вместо «царственности и божественности» он наделен особыми личными и деловыми качествами, позволяющими ему успешно функционировать в роли современного властителя. Все теряются в догадках, что предпринять, но выходит Ленин — и решение тут же находится! А то, что находить выходы ему приходится из тех ситуаций, куда он сам всех загнал, — такого автор поэмы предпочитает не говорить. Ну, что это за «герой», если до него никаких особых трудностей не было, а при нем начались одни судорожные «преодоления»? Как-то до него в России народ сам кормился, а при нем вдруг трехразовое питание стало — «непреодолимым препятствием»!

Как святой Ленин являет нам в поэме несколько ипостасей, характерных для моделей поведения житийной литературы, представая поочередно: учителем, чудотворцем, мучеником. Однако натянутость этих моделей для «реальной основы образа», когда большинство живущих имеет о Ленине свое мнение, настолько велика, что провалы в восприятии цементируются химерическим образом партии.

Конечно, никому больше не нужны цельные герои, без подпорки за спиной… некой разбойничьей ватаги. Против нее и пикать бессмысленно, там твой голосок никто и не услышит, ежели с чем не согласен.