Время Алексея Рыкова - [118]

Она все ближе подходила к находившемуся теперь не у дел Рыкову. Это проявлялось в доходивших до него известиях об арестах работавших с ним товарищей, в других, порой неожиданных фактах. Так, 28 октября передовая статья «Правды» вдруг представила его вопреки истине как меньшевистского прихвостня, сторонника явки Ленина летом 1917 года на суд Временного правительства. 4 ноября Рыков направил в связи с этим протестующее личное письмо Сталину.

Видел ли Рыков Сталина в те недели? Если и видел, то только издали — в зале Большого театра на торжественном заседании в честь XIX годовщины Октября, а затем во время работы VIII Чрезвычайного съезда Советов СССР (25 ноября — 5 декабря), на котором Рыков должен был присутствовать как член ЦИК. Стенограмма съезда не отразила его присутствия, так что если он и был на его заседаниях, то только молчаливо наблюдал принятие «сталинской конституции». В её написании участвовал Бухарин и отчасти Радек. Один из них ко времени съезда уже находился во внутренней тюрьме НКВД, другого неотвратимо подводили вместе с Рыковым к её порогу.

Именно в последние дни съезда оба они едва не оказались за этим порогом. Очевидно, воспользовавшись тем, что в Москву съехались все крупные партийные руководители, 4—7 декабря был проведен пленум ЦК ВКП (б). Главная же причина его созыва заключалась в том, что Ежов, выступивший с докладом «Об антисоветских, троцкистских и правых организациях», считал, что подведомственные ему органы «выбили» из арестованных достаточный материал против Бухарина и Рыкова.

Однако оба они сумели показать несостоятельность предъявленных им обвинений. «Я утверждаю, — заявил Рыков, — что все обвинения против меня с начала до конца — ложь». В итоге пленум принял предложение Сталина: «Считать вопрос о Рыкове и Бухарине незаконченным. Продолжить проверку и отложить дело решением до последующего пленума ЦК».

Тем самым Ежову и его аппарату было, по существу, дано указание усилить свою «деятельность» в отношении бывших «правых». Их аресты, получение нужных «показаний» приобрели широкий характер. За четыре месяца, прошедшие после назначения Ежова, он положил на служебный стол Сталина, кабинет которого теперь переместился со Старой площади в Кремль, около 60 протоколов допросов бывших «правых». Копии подобных протоколов спецкурьеры регулярно доставляли на квартиры Рыкова и Бухарина, резко усугубляя их моральное состояние и обстановку безысходности.

Одновременно подручные Сталина осуществляли подготовку нового судилища над «левыми». В самом начале 1937 года дело о «параллельном троцкистском центре» было сфабриковано. 24–30 января в Октябрьском зале Дома Союзов прошел процесс, на котором Пятаков, Серебряков, Мурадов и ещё десять человек, причисленных НКВД к выдуманному им «центру», были приговорены к расстрелу[50].

Теперь все внимание было обращено на «правых» и их бывших лидеров. Но назначенный на вторую половину февраля пленум ЦК партии неожиданно пришлось перенести. 21 февраля состоялись похороны Орджоникидзе, о действительной причине смерти которого стало известно только восемнадцать лет спустя, на XX съезде КПСС.

На следующий день после того, как урна с прахом Орджоникидзе была замурована в Кремлёвской стене, Рыкова вызвали на очную ставку с арестованными в 1936 году Шмидтом, Радиным и Нестеровым, уже «обработанными» ежовски- ми следователями. Для всех четверых это была встреча на грани (а может, уже и за гранью) безумия. Близкие Алексею Ивановичу люди (В.В. Шмидт не только работал с ним в правительстве, но они были и лично дружны; С.Н. Радин и Б.П. Нестеров являлись ближайшими сотрудниками в Секретариате СНК) давали теперь насквозь лживые показания против него.

Так и не опомнившись после фантасмагории этой очной ставки, которая как бы подвела итог его многодневного чтения присылаемых протоколов допросов арестованных «правых», Рыков оказался на пленуме ЦК партии. Он открылся в день Красной Армии — 23 февраля докладом Ежова по «делу Бухарина и Рыкова». «Сталинский нарком» — он скоро получит и этот титул — утверждал, что лидеры «правых» сохранили после 1929 года свою «подпольную организацию», ставили цель захватить власть и вступили в блок с троцкистами, антисоветскими партиями и меньшевиками. Затем, фактически с содокладом, содержавшим резкие политические оценки и обвинения против Бухарина и Рыкова, выступил Микоян. (Почти двадцать лет спустя, в 1956 году, А.И. Микоян оказал содействие в реабилитации дочери Рыкова. На вопрос Наталии Алексеевны, будет ли реабилитирован её отец, Микоян ответил: «Это вопрос политический, это мы будем решать, а не прокуратура. Он, конечно, никого не предавал и не продавал, да никто бы и не купил… Если бы он тогда удержался, то и сейчас работал бы…»)

О том, как шло обсуждение на пленуме этого «дела», косвенно свидетельствуют приведенные выше воспоминания Н.А. Рыковой-Перли. Из них видно, что кульминационным стал день, когда её отец в состоянии прострации неожиданно рано вернулся с заседания пленума домой. Теперь опубликован документ[51], позволяющий судить о том, что произошло на пленуме в тот день — 27 февраля.